Институт благородных девиц
Традиции женского образования уходят корнями в царствование Екатерины II, императриц Марии Федоровны и Марии Александровны.
Под их покровительством в Петербурге открылись женские рукодельные
училища, гимназии, пансионы, частные школы, Высшие курсы, институты —
Мариинский, Екатерининский, Смольный и другие.
В 1764 году специальным указом Екатерины II в Санкт-Петербурге
создано «Воспитательное общество благородных девиц», которое позже стало
называться «Смольный институт благородных девиц». Цель этого учебного
заведения, как говорилось в указе, «..дать государству образованных
женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества».
В Смольный институт по Уставу 1856 года принимались исключительно
дочери знатных потомственных дворян и высших чиновников. Воспитание
имело придворный и аристократический характер. Вся система образования
была направлена на то, чтобы сформировать в девочках почтение к старшим,
чувство благодарности, доброжелательности, опрятность, бережливость,
учтивость, терпение, трудолюбие и прочие добродетели. Особое внимание
уделялось: религиозному, нравственному, физическому, художественному,
трудовому воспитанию девочек.
Повседневная жизнь тут отличалась
простотой и однообразием, строгим порядком и дисциплиной. Уместно
обратить особое внимание на внешний вид смолянок, который отличался
простотой и скромностью: одевались и причесывались строго по форме,
никаких вариаций не допускалось.
Изначально для поступления в институт было необходимо сдать экзамены
(немного из французского, еще меньше из русского, плюс наличие
определенного религиозного воспитания) и пройти отбор по происхождению,
изрядно уменьшавший ряды желающих. Скажем, в первых наборах рассчитывать
на поступление могли лишь дочери тех дворян, чьи роды были внесены в
III, V и VI части дворянских родословных книг, или тех, которые имели
чины, как минимум, 9-го класса (капитан) на военной службе или 8-го
класса (коллежский асессор) на гражданской. Однако немногие из знати
были согласны обрекать своих дочерей на безвыездные 12 лет учебы, после
которых вставал нелегкий вопрос о дальнейшей выдаче замуж чересчур
образованной девицы. Именно поэтому основной состав учениц был
родовитым, но бедным.
Между прочим, после 1825 года многие дети декабристов учились в
институтах: обе дочери Каховского, например, закончили курс с
серебряными медалями. Говорят, что когда в институт приезжали княжны, то
дочери императора и дочери руководителей восстания весело играли
вместе.
Учились здесь и «иноземки»: внучка Шамиля и дочери грузинских князей,
княжны Черногории и шведские аристократки. Несмотря на то, что,
согласно пафосным официальным источникам, начальница Смольного, княжна
Ливен, говорила молодой классной даме: «Вы, может быть, еще не знаете
традиций Смольного. С принцессы надо требовать вдвое и втрое, потому что
от ея характера будут зависеть судьбы ея подданных», отношение к ним,
безусловно не было обычным. Например, хотя августейшие особы и носили
форменные институтские платья и ходили на обычные уроки, им
предоставлялись другие помещения для жилья и собственная кухня, каникулы
девушки проводили в имении начальницы института, а на праздники
выезжали в императорскую семью.
Институт диктовал свои нормы внешнего вида. Ученицы были обязаны
носить особые форменные платья определённого цвета: в младшем возрасте —
кофейного, во втором — темно-синего, в третьем — голубого и в старшем
возрасте — белого. Коричневый цвет символизирует близость к земле и,
вдобавок, более практичен, особенно для младших детей. Более светлые
цвета символизируют возрастающую образованность, аккуратность.
Помимо «государственных» мест для воспитанниц, довольно большое
количество девушек содержалось за счет специальных стипендий, вносимых
как императорской семьей (кстати, Каховские были пансионерками Николая
I), так и просто богатыми людьми. И. И. Бецкой, изначально стоявший во
главе Воспитательного общества, обучал по десять девочек с каждого
приема, положив на их имя в банк особый капитал. А в 1770 г.
гофмейстерина Е. К. Штакельберг завещала деньги, полученные за имение, в
уплату содержания в Смольном девочек из неимущих семей дворян Лифляндии
и выдачи им пособий при выпуске. Делали ежегодные взносы для содержания
стипендиаток Орловы и Голицыны, Демидовы и Салтыковы. Смолянки,
обучаемые на чей-то частный капитал, носили на шее ленточку, цвет
которой выбирал благотворитель. Так, у стипендиаток Павла I они были
голубые, у Демидовских – померанцевые, протеже Бецкого повязывали
зеленые, а Салтыкова – малиновые. За тех, кто не мог получить какую-либо
стипендию, вносили плату родные. В начале XX века это было около 400
рублей в год. Количество мест для таких учениц, однако, все равно было
ограничено.
В 1765 году было открыто Александровское училище для девушек
недворянского происхождения, дававшее образование по сокращенной
программе, а впоследствии ставшее Александровским отделением института.
После присоединения, правда, многие пережитки сословного отношения
сохранялись еще долгое время. Например, лучшим выпускницам не давали
фрейлинских шифров и не представляли ко двору, на церковных службах
место «мещанок» было рядом с нянечками и горничными, при встрече с
воспитанницами Николаевской половины полагалось делать реверанс первыми,
и, отгадайте, в чьей половине парке зимой для удобства прогулок аллеи
выстилались досками…?
Изначально курс на благородной Николаевской половине был расчитан на
12 лет, позднее был сокращен до 9. На Александровской учились 6 лет. Для
того, чтобы ограничить любое постороннее влияние на воспитанниц, все
эти годы девочки безвыездно жили в институте, видясь с родными только в
короткие часы официальных встреч под бдительным взором классных дам и не
имея возможности посетить дом даже на каникулах. Традиция строгой
изоляции была прервана только во второй половине XIX века.
Переход в новый класс, соответственно, набор и выпуск, происходили
каждые три года. Это сильно затрудняло работу с отстающими — держать
девицу в классе еще три года находили негуманным для нее и неудобным для
себя. Неуспевающую просто переводили в слабое отделение и редко
вызывали, но аттестат так или иначе выдавали. Подобные девушки,
считающие Александра Невского польским королем и ограничивающие срок
Семилетней войны десятью годами, однако обладающие бумагами об окончании
наиболее престижного женского учебного заведения, сильно подрывали
престиж альма матер.
В начале 1860-х с легкой руки Ушинского
воспитанницы обеих частей Смольного стали обучаться по 7 лет (VII класс
был самым младшим) и переводиться в новый класс каждый год, потом
нововведение позаимствовали и другие институты. Между прочим, он же,
протестировав старшеклассниц, отобрал 30, на его взгляд, безнадежных и
сформировал из них отдельный класс, который (впервые за всю историю
Смольного!) после годичного обучения был выпущен без аттестатов.
Условия пребывания в институте были строго регламентированы. Его
закрытость контролировалась в первую очередь: родители могли посещать
девочек только в определенные дни и только с разрешения руководства. В
1764 году в «Воспитательное общество» впервые приняли 60 девочек 5-6
лет. Обучение и воспитание шло «по возрастам» (по возрастным группам):
вначале, когда обучение длилось 12 лет, было четыре возраста, потом,
когда срок обучения уменьшился до 9 лет, стало три возраста. Девочки
каждой возрастной группы носили платья определенного цвета: самые
младшие (5-7 лет) — кофейного цвета, поэтому их часто называли
«кофейницами», 8 — 10 лет — голубые или синие, 11 — 13 лет — серые,
старшие девочки ходили в белых платьях. Довольно строгим был и
распорядок дня: подъем в 6 часов утра, потом уроки, потом немного
времени для гуляния под присмотром приставленной для этого дамы. Девочек
учили чтению, правописанию, языкам, основам математики, физики, химии.
Кроме общеобразовательных предметов нужно было научиться и всему, что
должны уметь добродетельные матери: шитью, вязанию, танцам, музыке,
светскому обхождению.
Императрица постоянно держала в поле своего зрения все, что касалось
Смольного института.
Через несколько лет после его основания она писала
Вольтеру: «Эти девицы… превзошли наши ожидания; они успевают
удивительным образом, и все согласны с тем, что они становятся столько
же любезны, сколько обогащаются полезными для общества знаниями, а с
этим соединяют самую безукоризненную нравственность». В другом письме
тому же Вольтеру говорилось: " .. мы очень далеки от мысли образовать из
них монашек; мы воспитываем их так, чтобы они могли украсить семейства,
в которые вступят, мы не хотим их сделать ни жеманными, ни кокетками,
но любезными и способными воспитать своих собственных детей и иметь
попечение о своем доме".
Другое важное постановление о занятиях воспитанниц этого возраста
заключалось в том, что они ежедневно, по очереди, назначались для
преподавания в младших классах, чем имелось в виду приучить их к
педагогической практике, необходимой для будущих матерей-воспитательниц.
В общую систему воспитания входили вопросы о физическом развитии детей и
заботы об их здоровье.
Считалось полезным для детей движения на свежем
воздухе и летом и зимой. Воспитанницы проводили много времени в саду на
берегах Невы. Зимой катались на коньках, катание с гор; летом — лапта,
пятнашки — для младших, в мяч, теннис, крокет — для старших.
В 1840 году
кроме педагогической гимнастики вводится врачебная гимнастика. А с
начала ХХ века была введена обязательная гимнастика для всех. В 6-7
классах введена ритмическая гимнастика.
Устав требовал, чтобы «девицы
имели чистый и опрятный вид», чтобы «свежий и проветриваемый воздух был в
комнатах».
В 1853 году появились ежедневные трудовые занятия: уроки
кройки, шитья, вышивания, вязания.
На протяжении всего
обучения изучалась экономия и домостроительство с прикладными занятиями.
Девочек 12-15 лет обучали ведению хозяйства на практике. Преподавание
было поручено двадцати четырем учительницам-иностранкам, преимущественно
француженкам, ибо русских учителей недоставало даже для мужских училищ.
Естественно, что и учение шло на иностранных языках. Только Закон Божий
преподавал священник, а русской грамоте учили монахини. Рисованию,
музыке и танцам обучали учителя.
Екатерина II часто посещала институт, переписывалась с
воспитанницами, вникала во все дела Воспитательного общества, жаловала
институту много личных средств. Выпускницы Смольного во многом
способствовали просвещению русского общества. Именно они, создавая семьи
или в силу обстоятельств вынужденные воспитывать чужих детей, прививали
им любовь к культуре, уважение к истории своей страны, жажду знаний.
Воспитательное общество благородных девиц положило начало женскому
образованию в нашей стране, на его основе и по его подобию впоследствии
создавались не только женские институты и гимназии Ведомства учреждений
императрицы Марии, но и женские заведения других ведомств России и даже
за ее пределами.
Самые первые институтки были отгорожены от влияния семьи, но не от
мира вообще. Их частно вывозили на прогулки и придворные мероприятия, в
стенах Смольного устраивались торжественные обеды и спектакли.
В XIX же
веке концепция поменялась и в иную, не казарменную, жизнь воспитанниц
старались не выпускать. Если раз в год выводили в Таврический сад, то
под строгим контролем, делая все, чтобы не допустить контакт институток с
другими гуляющими. Несколько раз в год (в день именин императора и
императрицы, на Новый год) устраивались балы, на которых присутствовали
все воспитанницы и начальство. Несколько часов девочки танцевали друг с
другом, не имея возможности посмеяться или подурачиться, чтобы не быть
наказанными. Изредка (и отнюдь не везде) устраивались балы с
приглашением кавалеров-родственников (родство считалось обязательным
условием), а кое-где (о распущенность!) и воспитанников дружественных
мужских учебных заведений («Юнкера» Куприна).
А с началом Первой мировой
войны прекратились и эти малочисленные праздники: считалось
предрассудительным веселиться, когда идут бои.
Воспитанницы Смольного института благородных девиц на уроке танцев. 1901 г.
Главное было сделано: «Затронут был самый вопрос, указана
нравственная задача школы, поставлен идеал общественной пользы и
человеческого достоинства, — в первый раз заявлена необходимость
правильного женского образования». «Новая порода» людей, значительно
отличавшаяся от прочего русского общества, была создана, и это было
признано самим обществом. Впервые в русской семье появляются
образованные женщины, которые внесли в убежище дедовских предрассудков
струю нового света и воздуха — новые здоровые и гуманные начала
способствовали возникновению интереса к вопросам воспитания и пробуждали
стремление к подражанию. Идея женского воспитания и положительный опыт
были использованы во вновь образующихся гимназиях, а затем и в создании
женского университета — Высших женских курсах (Бестужевских). Ни в одной
стране мира правительство не уделяло столько внимания женскому
воспитанию — это неоспоримый факт.
Однако, воспитанницы многих институтов жаловались на дурное питание,
иногда — плохое по качеству, чаще — скудное по количеству. Кое-где в
дополнение к основной порции пищи можно было взять сколько угодно хлеба,
но смолянок такой роскошью не баловали.
Обычное меню середины XIX века в Смольном:
-Утренний чай с булкой
- Завтрак: кусок хлеба с небольшим количеством масла и сыра, порция молочной каши или макарон
- Обед: жидкий суп без мяса, на второе – мясо из этого супа, на третье – маленький пирожок
- Вечерний чай с булкой
В посты рацион становился еще менее питательным: на завтрак давали
шесть маленьких картофелин (или три средних) с постным маслом и
кашу-размазню, в обед был суп с крупой, небольшой кусок отварной рыбы,
метко прозванной голодными институтками «мертвечиной», и миниатюрный
постный пирожок.
Таким образом кормили не только в продолжительные посты, но и каждую
среду и пятницу. В один прекрасный момент более половины девочек
оказались в лазарете с диагнозом «истощение» — посты сократили… до
полутора месяцев в год. Среды и пятницы никто не отменил.
Если
девушка имела карманные деньги, то можно было, внеся специальную плату,
пить утром чай с более питательной пищей в комнате воспитательниц,
отдельно от других институток, или договориться с прислугой и втридорога
купить чего-либо из еды. Впрочем, последнее сурово карались классными
дамами.
«1859 года сентября 6 дня воскренье.
Фриштик: хлеб с маслом и
колбасою, картофель тертый.
Обед: суп рисовый, бифштекс с огурцами,
пироженое хворост.
7 сентября, понедельник:
Фриштик: хлеб с маслом и говядиной, каша
ячная молочная.
Обед: борщ со сметаной, говядина с картофельным соусом,
драчона с сахаром.
8 сентября, вторник:
Фриштик: суп молочный манный, пироги с
говядиной.
Обед: суп-пюре из кореньев с пирожками, жаркое телятина с
салатом крас. капусты, пирожное кондитерское, вино мускат люнель.
9 сентября, среда:
Фриштик: каша гречневая молочная, картофель
жареный.
Обед: щи ленивые, говядина с морковным соусом, блины с
вареньем.
10 сентября, четверг:
Фриштик: хлеб с маслом и сыром, макароны с
маслом.
Обед: суп перловый, клонфлейш с картофелем, патешу с сахаром.
11 сентября, пятница:
Фриштик: лапша молочная, пирожки с кашей.
Обед:
суп гороховый с сухарями, говядина обжаренная с разварным картофелем,
ватрушки с сахаром.
12 сентября, суббота:
Фриштик: студень с хреном, каша пшенная
молочная.
Обед: суп рисовый, говядина с капустным соусом, пирожки с
морковью».
«Реестр Кушанью воспитанницам Общества благородных девиц»
Встречи с родственниками были ограничены четырьмя часами в неделю
(двумя приемными днями). Особенно тяжело приходилось девочкам,
привезенным издалека. Они не видели своих родных месяцами и годами, а
вся переписка строго контролировалась классными дамами, которые читали
письма перед отправкой и после получения.
Основным критерием отбора классных дам, обязанных следить за
достойным воспитанием девочек, обычно был незамужний статус. Во времена,
когда удачный брак было главным (и, соответственно, наиболее желанным)
событием в жизни женщины, неустроенность личной жизни весьма негативно
откладывалась на характере. Окруженная молодыми девушками, осознавая,
что жизнь не оправдала ожиданий, стареющая особа начинала (осознанно или
нет) отыгрываться на своих подопечных, запрещая, все, что можно, и
наказывая за малейший проступок. Телесные наказания для воспитанниц не
были приняты, однако с теми, кто совершил какой-либо проступок, особенно
не церемонились: окрик, брань, наказание — таков был привычный арсенал
средств и методов институтской педагогики.
,
Заработать выговор можно было за любое отступление от правил: слишком
громкий разговор на перемене, небрежно заправленную постель, не по
уставу завязанный бант на переднике или выбившийся локон из строгой
прически. Очень высоко здесь ценилось полное подчинение правилам и
обычаям институтской жизни, на что указывает само определение
воспитанниц, отличавшихся послушанием и отменным поведением — «парфетки»
(искаженное французское «parfaite» — совершенная). Всякое же нарушение
порядка было отступлением от институтского «благонравия» и считалось
«дурным поведением».
Поэтому шалуний и строптивиц называли «мовешками» («mauvaise» —
дурная). Даже внешность учениц была строго регламентирована: одинаковые
прически, разные для разных возрастов (младших девочек часто коротко
стригли, а старших заставляли строго закалывать волосы), аккуратная
форма.
Она состояла из собственно платья с коротким рукавом и вырезом,
фартука (передника), пелеринки и нарукавников на тесемках. Цвет формы
зависел от класса обучения. Первоначально, при Екатерине II,
воспитанницы носили соответственно платья коричневого («кофейный» класс,
самый младший), голубого, серого и белого цветов. Первым трем возрастам
полагались белые передники, самым старшим выдавались зеленые. С
уменьшением срока обучения на Николаевской половине серые платья были
«сокращены», а белому классу начали выдавать зеленые с белым передником.
На Александровской половине голубого класса не было. Те же самые цвета —
кофейный, синий, зеленый — чаще всего использовались и в других
институтах. Пепиньерки обычно носили серые платья. (Пепиньерками
назывались девушки, оставшиеся после окончания основного курса для
получения дальнейшего образования и дальнейшего карьерного роста до
классной дамы. Им читали дополнительный курс педагогики и в качестве
практики использовали как помощниц воспитательниц).
Даже мужчин, допущенных перед очи институток, пытались
оптимизировать. Учителей набирали преимущественно из женатых, если же
попадался холостяк, то или в возрасте, или весьма невзрачной внешности,
зачастую с физическими недостатками, дабы не вводил непорочных девиц во
искушение.
Впрочем, помогало это мало — обычно поклонницы были у любого, кто
имель хоть какое-то отношение к институту. Это было связано с весьма
специфической институтской традицией — обожанием, то есть стремлением
находить себе объект поклонения, кумира в лице того, кто попадется под
руку. Подруга, старшеклассница, священник, учитель, император…
Только
классных дам не жаловали, но это было следствием боязни быть
заподозренной в откровенном подхалимаже. Обожательница дарила предмету
любви подарки на праздники, испытывала всяческие ритуальные мучения для
того, чтобы быть «достойной», например, вырезала ножиком или выкалывая
булавкой инициалы «божества», ела в знак любви мыло или пила уксус,
пробиралась в церковь ночью и там молилась за благополучие обожаемого,
оказывала различные практические услуги: чинила перья или шила тетрадки.
Обожание императора, поощряемое руководством, вообще переходило
всяческие границы — институтки собирали и тщательно хранили «кусочки
жаркого, огурца, хлеба» со стола, за которым обедал царь, выкрадывали
платок, который разрезался на маленькие кусочки и распределялся между
воспитанницами, носившими эти «талисманы» у себя на груди. «Со мной
делайте, что хотите, — говорил Александр II воспитанницам московского
Александровского института, — но собаку мою не трогайте, не вздумайте
стричь у него шерсть на память, как это было, говорят, в некоторых
заведениях». Однако, говорят, девушки не только отрезали шерсть с
домашнего любимца Александра, но даже ухитрились вырезать в нескольких
местах дорогой мех от шубы.
Попробуем представить себе тот идеальный образ Дамы, матери нового
поколения людей, который увидели просвещенные европейцы в смолянках.
Прежде всего, она была носительницей идеала благородства и чистоты,
верила в то, что этот идеал осуществим несмотря на невзгоды и тяготы
реальной жизни, принимая их стойко, без ропота и озлобления. В обществе
она была веселой и непринужденной, поражала изящным вкусом и ярким
воображением, остроумной речью, развитостью и обаянием «изящного ума».
Она является примером для подражания другим. Все эти черты мы находим у
лучших смолянок — Нелидовой, Ржевской, Плещеевой…
Впоследствии как домашнее, так и частное воспитание ориентировалось
на этот образ, на этот идеал. И уже женщины и девушки 1820-х годов в
значительной мере создавали общую нравственную атмосферу русского
общества, они смогли внести в него новые идеи, новые стремления. Они
читали Вольтера, Руссо, Гете, одновременно постигая идеалы любви,
верности, отдачи, нравственного долга женщины перед детьми, мужем и
обществом. Среди них были придворные дамы, писательницы,
воспитательницы, хозяйки аристократических салонов и оставшиеся
неизвестными матери и жены, — все они вносили в среду, в которую
возвращались после института, что-то новое, яркое, живое. Появляется
новый женский образ, который становится реальностью. Те, кого называли
«мечтательницы нежные», воспитали героическое поколение жен декабристов.
Они задали высокую духовную планку и оказали колоссальное воздействие
на формирование не только русского женского характера; в их литературных
и музыкальных салонах находили вдохновение те, кто в будущем составил
цвет русской культуры, — Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Толстой…
Революция в России положила конец благородному воспитанию и до сих
пор в России нет даже приблизительного аналога Смольного института.
Летом 1917 года воспитанницы института были переведены в другие учебные
заведения. В октябре 1917 Смольный институт выехал в Новочеркасск, где в
феврале 1919 состоялся последний выпуск.
Понравилась статья? Поделись с друзьями!
Комментариев нет:
Отправить комментарий