Ранее не опубликованные воспоминания заложника Норд-Оста...

 

Ранее не опубликованные воспоминания заложника Норд-Оста

 

Почти 15 лет назад случились трагические события на Дубровке в Москве. Группа террористов во главе Мовсаром Бараевым взяла в заложники зрителей мюзикла «Норд-Ост» в здании Дома культуры ОАО «Московский подшипник». В течение почти трех суток они удерживали 916 заложников, требуя вывода федеральных войск из Чечни. 

Ранним утром 26 октября погасли прожекторы 

, освещавшие главный вход, и в здание начали закачивать усыпляющий газ. Через полтора часа представители ФСБ объявили, что в результате успешного штурма все террористы были убиты, а заложники освобождены. По официальным данным погибло 130 заложников, более 700 были ранены.

 

Один из выживших в той трагедии — Алексей Кожевников. По просьбе блогера Сергея Учватова (его компания Глобал Медиа Груп занимается разработкой и раскруткой сайтов) он описал события тех дней и ответил на несколько вопросов. С разрешения автора публикуем этот пронзительный материал.

 

Эпизод 1

Для меня те события начались в июне 2002-го… В тот год цепь случайных событий привела меня в то здание и в тот вечер с неумолимой неизбежностью (отсыл к ниже приведенному анекдоту, рассказанному одному из террористов).

В 2002 году в Москве проводилась юношеская Олимпиада. Наша компания на 99% работала с рынками (Лужники, Черкизово). Соответственно, эти рынки на олимпийские события были закрыты. Фактически нам нечем было заниматься 2 недели, и компания ушла в отпуск. Я, пользуясь случаем, нашел себе путевку на Алтай, в горы…

В том походе произошел ряд мистических событий, которые помогли мне переоценить жизненный путь… К чему это всё?

Из поездки я приехал переполненный жизненной энергией… Находясь под впечатлением, я стал изчуать мистические аспекты культур северной Европы и соседней — кельтской — культуры… Это привело меня тем же летом на фестиваль шотландской культуры, где я познакомился со своей будущей женой. Это знакомство не оставило мне выбора, и я записался за компанию с ней в школу ирландского танца Иридан.

При чем здесь ирландские танцы? Какое отношение это имеет к Норд-Осту?

Самое непосредственное. Репетиционная база Иридан находилась в то время в здании Дома культуры завода «Московский подшипник» — именно здесь пройдет мюзикл «Норд-Ост», который даст название известным печальным событиям. Таким образом, в это здание меня привело не простое стечение обстоятельств, а цепь событий — по большому счету, у меня не было шансов избежать попадания туда…

Итак. 23 октября 2002 года, среда. Обычный танцевальный зал. Нас занималось в тот день человек тридцать…

 

Эпизод 2

30 пар ног, обутых в степовую ирландскую обувь, бьют троечки и четверочки, кто в лес, кто по дрова. Шум неимоверный. Застрочит рядом пулемет — никто не услышит… Двери в зал открыты… По коридору бежит бальная студия [здание уже захвачено]… Бегут кто в чём, вещи в руках… Ни один из бегущих, пробегая мимо открытых дверей, не делает попытку что-либо сообщить… Куда бегут? Почему бегут? У меня в голове проскальзывает мысль: «опаздывают куда-то на выступление». Здание-то театральное.

Мы, чтобы нас не отвлекали бегущие люди, что делаем? Правильно, закрываем дверии и спокойно продолжаем отстукивать учебные упражнения… Грохот ног заглушает все внешние звуки, в том числе и стрельбу.

Фото: Дмитрий Коробейников / МИА «Россия сегодня»

 

 Эпизод 3

Руководителю школы раздается звонок на мобильный телефон. Он приглушает музыку, отвечает, говорит в трубку: «что?», «не может быть», «нет, у нас всё в порядке», «в каком здании?». После чего растерянно выходит в коридор. Как в хорошем динамичном спектакле синхронно с ним, когда он выходит из одной двери, в другую дверь заходят 2 человека в масках и с автоматами. Полный сюрреализм… Заталкивают обратно Игоря… Звучит выстрел в потолок — все падают на пол, я остаюсь стоять посреди зала с глупой улыбкой на лице… В моём представлении происходящее — чья-то шутка. Мы ведь в театральном здании. Плюс звонок, после которого синхронно выходит Игори и входят люди в масках, придает уверенность в розыгрыше… С двух сторон меня тянут наши девчонки вниз, а я стою и лыблюсь на террориста. Тот уже начинает нервно тыкать в мою сторону автоматом, я, делая одолжение, подыгрываю шутке —сажусь на корточки и закладываю руки за голову…

Позже, общаясь с нашими девчонками, узнаю, что только я посчитал выстрел холостым. Большую часть наших обдало побелкой с потолка, и у них сразу появилось убеждение, что дело не шуточное.

Эпизод 4

Нас гонят по коридору в основной зал. У меня нет на ногах обуви, только носки. В тот день я забыл танцевальные ботинки, а в кроссовках крайне неудобно бить степ. Человек в маске стреляет в стеклянную дверь, у меня в голове: «вот долбаные шутники, босиком гонят через битое стекло».

Эпизод 5

Загоняют нас в зал. Рассаживают на последние ряды. Маринка оказывается на 2 ряда впереди… Мне очень хочется пересесть туда, но я не знаю, как это сделать…

Проходит немного времени. Девушка из нашей танцевальной группы начинает мерзнуть, я отдаю ей свою футболку. Террористы эмоционально взрываются, начинают на меня орать на смеси русского, арабского и чеченского. Из всего этого я понимаю, что нарушил дресскод по Корану, согласно которому мужчина не должен оголять торс в присутствии посторонних женщин. На меня насильно надевают куртку одного из террористов. На мои возражения, мол, дайте куртку девушке, а я надену свою футболку, — не реагируют… (уже после окончания событий я понимаю, что эта куртка мне едва не стоила жизни при освобождении: все мужчины в масках приехали в одинаковых черных куртках, именно эту куртку на меня и надели, чем создали видимость для внешних наблюдателей, что я один из террористов).

Фото: Владимир Вяткин / МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 6

В зал из боковой двери входит сильно пьяная девушка. Она ведет себя абсолютно невменяемо, ругается на собравшихся зрителей и террористов, через слово проскальзывает мат… Девушку весьма грубо выталкивают через переднюю правую дверь в фойе, через минуту слышны выстрелы… Один из террористов возращается в зал и сообщает о том, что ее расстреляли, и так будет с каждым, кто не будет подчиняться их требованиям. У меня по-прежнему убежденность в ирреальности всего происходящего: «если хотели бы расстрелять, то расстреляли бы у нас на глазах» (я не знал, что с передних рядов сцену расстрела было видно).

 

Эпизод 7

Террористы самые задние ряды начали освобождать для своего отдыха. Я смог перебраться к Маринке.

Одновременно с этим началось минирование зала. У меня в голове только и крутилось: «Вот сволочи телевизионщики, устроили тут „За стеклом“, а ведь кому-то завтра на работу… Что они себе позволяют? Мне завтра на таможни груз получать!». Смешно всоминать…

 

Эпизод 8

Среди всех террористов выделялся один. Чем выделялся? Тем, что он ходил без маски и без оружия… Он играл роль «хорошего полицейского» и, подсаживаясь в разных углах зрительного зала, стравливал давление. Он говорил с людьми. Говорил, что они лично нам плохого не желают. Как только наше правительство примет решение о выводе войск из Чечни, они нас всех отпустят…

Звали этого «добряка» Ясиром. Он был не чечнцем. Он был арабом, отучившимся на медика в Ростове (если я правильно помню). Как я понял, его задачей было успокаивать людей и не допустить ни в коем случае спонтанной паники, которая бы вывела толпу заложников из тупой покорности горстке террористов…

Так вот. Поскольку мы сидели фактически у зоны отдыха террористов, то Ясир подходил к нам чаще, чем к другим. В один из своих подходов он начал нам рассказывать, что всё хорошо зкончится, что они нас отпустят и тому подобное… На это я ему ответил притчей-анекдотом:

Посреди моря-океана терпит бедствие большой пассажирский лайнер. Все пассажиры и команда мечутся, лодки загадочным образом не пригодны для спасения. Все в панике, и только один пассажир в своей дорогой и раскошной каюте молится Богу и обращается к Нему со словами: «Боже, я великий грешник! Я погубил своего отца, предал мать, отравил брата, моих грехов по отношению к посторонним людям я не смогу перечислить и за сотни лет… Боже! Зачем ты губишь весь корабль, когда в твоих силах просто обломить потолочную балку, чтобы она убила меня! Зачем ты губишь еще 2000 человек? Неужто тебе не проще убить только меня…». Так этот грешник молился до последней минуты жизни корабля, за мгновения до того, как послать корабль на дно, Бог снизошел до ответа: «Я вас, сволочей, по всему земному шару на этот корабль 5 лет сводил!».

Вот эту притчу я рассказал Ясиру. Он посерел лицом, встал и, не глядя на меня, ушел… Больше он к нам не подходил, причем у меня сложилось впечатление, что и в зону отдыха он проходил потом, стараясь не идти мимо нас.

Фото: Александр Поляков / МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 9

Туалет. Походы «по нужде» были для нас особым испытанием. Ходили мы в оркестровую яму… К концу третьего дня там было больше чем по щиколотку нечистот… Напомню, я был все это время в носках, так как забыл танцевальную обувь. Яркое воспоминание.

 

Эпизод 10

У нас сразу отобрали сотовые телефоны. Иногда для создания информационного шума и для маскировки связи террористов, заложникам раздавались сотовые телефоны для звонков родственникам, которых мы должны были призвать выйти на митинги «против войны в Чечне»… Реально, это был лучший способ спрятать информацию о том, кому и с какого телефона террористы звонили для получения инструкций… Масса звонков с непонятно кому принадлежавших телефонов на непонятно какие номера. Поди разберись, каким шифром можно спрятать информацию в этой массе звонков? После подобного сеанса связи все телефоны отбирали.

С телефонным звонком домой связан второй анекдот, который мне по телефону рассказал брат. «Лёха! — сказал он мне — Ты в тестовой версии контрстрайка, теперь можно воевать не только за террористов и спецподразделения, но и на стороне заложников!»

Вот такой черный юмор в нашей семье. :) Потом я узнал, что он в те дни фактически постоянно плакал. Не могу себе представить его плачущим, но склонен верить друзьям, которые поддерживали его и маму в этот момент.

Кстати, раз уж о родственниках пострадавших заговорили… Стоит упомянуть момент, сопряженноый с человеческой жадностью и попыткой нажиться на горе родственников… В тот вечер, когда нас захватили, родители и брат сидели дома. По телевизору прервали какую-то программу и запустили срочные новости о произошедшем. Брат сразу сказал: «Это здание, где занимаются Маринка и Лешка танцами!». Попытались созвониться со мной… По новостям сказали, что в соседнем ПТУ организовали пункт для родственников заложников, и мама с братом посреди ночи поехали туда. Как только «бомбила» узнал причину, по которой они едут — эта таксовая сволочь задрала цену в 10 раз дороже обычной… То, что водителя не убил мой брат, случайность. Вообще, этих сволочей надо за такое тоже закидывать под дуло и играть в рулетку — выстрелит или не выстрелит…

Фото: Дмитрий Коробейников / МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 11

Снятие масок. В какой момент я перестал осознавать, что это не шутка, что это правда террористы, — я не помню. Наверное, где-то часов через 12 сидения на одном месте… А вот перемену в осознании того, что мы все оттуда не выйдем живыми, я отчетливо помню.

К концу второго дня террористы завершили установку взрывчатки по залу. Взрывчатка была повсюду: и под сиденьями, и в проходах, и сверху на перекрытии балкона. Зона поражения 100%. В случае взрыва не спасся бы никто… Так вот, осознание безвыходности и смерти пришло, когда все террористы сняли маски, то есть показали свои лица, не опасаясь того, что их кто-то в дальнейшем будет преследовать. Показали, что они уже умерли здесь и сейчас.

 

Эпизод 12

На третий день от нервов и ответственности за ирландских танцоров у Игоря Денисова случился перитонит поджелудочной железы. Игорь был серо-зеленый и постоянно стонал. Часто проваливаясь в беспамятство, он лежал на полу в проходе за нами… Мне до сих пор стыдно за то, что я предложил террористам, если уж они не хотят его передать медикам с Рошалем, пристрелить его, чтобы он не мучился… Слава Богу, его не застрелили… Мне тяжело сейчас смотреть на Игоря, осознавать при встрече, что я тогда предложил его пристрелить, так как с перитонитом он все равно бы умер через несколько часов, только в диких муках… У Игоря потом появились дети… И мне сложнее всего осознавать, что я фактически был готов, если бы мне дали пистолет с одним патроном, сам его убить… Это самое страшное мое воспоминание о Норд-Осте….

 

Эпизод 13

Я не спал на протяжении трех дней, и поэтому моё сознание было в каком-то подвинутом состоянии, без чувства текущего времени.

В какой-то момент один из зрителей не выдержал психологического давления и, схватив пластиковую бутылку с водой как дубинку, ринулся на террористку, сидевшую у главной бомбы в зале… Он побежал по спинкам кресел… Не знаю, чем бы закончился удачный забег. Но в итоге его схватил за ногу один из баранов-заложников — парень, падая, просто кинул эту бутылку в террористку, причем весьма удачно оглушив ее… В зал со сцены стали стрелять в парня, в него не попали. Кого-то убили, кого-то ранили… Парня выволокли из зрительного зала, и раздалась автоматная очередь… Весь зал колыхнуло. Террористы стреляли в потолок, чтобы всех успокоить. Стадо снова взято под контроль. Тяжело осознавать себя частью стада, оглядываясь назад во времени.

Фото: Владимир Вяткин / МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 14

Учитывая, что не спал до запуска газа все три дня, я не помню момента штурма… Девушки, которые не теряли сознания, потом рассказывали, что пошел желтоватый газ. Но к моменту появления видимости газа почти все уже были в отключке… Только несколько человек смогли подняться со своих мест и попробовать выйти из зала, но были загнаны обратно в зал, так как вокруг шел бой.

Мой эпизод памяти — это момент пробуждения после штурма… (это я вспомнил уже при восстановлении памяти). Вроде всё кончено: вижу полупустой зал, выносят людей, убитые террористы… Бойцы «альфы» делают фотографии с убитыми террористами… Вцепившись в меня с двух сторон, спят Вика и Маринка (только благодаря этому меня не пристрели как возможного террориста, ведь на мне была куртка боевика, надетая на меня в первый вечер). Я думаю: «Слава Богу, всё закончилось…».

 

Эпизод 15

Открываю глаза… Мир вверхх тормашками… Перед глазами задница в камуфляже: то удаляется, то приближается… Кто-то меня несет вверх по лестнице … Сознание уходит…

 

Эпизод 16

Сквозь пелену небытия проступает склонившееся небритое лицо кавказца, изо всех сил бьющего меня по лицу и приговаривающего: «Сказжиы какъ тэбя зовутъ! Сказжы хотъ што ныбудъ!»

Сознание отказывается понимать. Вроде видел всех террористов мертвыми… Но, блин, была же камуфлированная задница… Неужели это всё продолжается? Неужели кто то из террористов, спасаясь, прихватил меня как щит…

Кавказское лицо отдаляется. В глаза светит очень яркий свет, исходящий из светильников, которые расположены по кругу и почему-то направленны прямо на меня… Появляется лицо славянской девушки… Она пытается что-то до меня донести… Понимаю, что нужна информация обо мне и и том, как связаться с моими родственниками… Понимаю, что люди которые меня окружают, — в медицинской одежде… Из меня вылетает несуразно отчеканенная фраза: «Кожевников Алексей Валерьевич, 1976 года рождения, проживаю по адресу Москва, ул. … , домашний телефон …». Был бы у меня какой-нибудь личный номер, то, думаю, и его бы приплюсовал к этому рапорту.

Врач оказался осетином. В этом госпитале почти все врачи грузины и осетины. Спасибо вам большое, что вы есть. Спасибо, что спасаете жизни. И, пожалуйста, извините нас, что часто в повседневной жизни мы думаем националистическими шаблонами.

Фото: Александр Поляков / МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 17

Открываю глаза. Лежу под простыней в палате. Из одежды на мне только носки в испражнениях из оркестровой ямы и алтайские амулеты. Вся одежда, разрезанная, валяется рядом. Заворачиваюсь в простыню, выхожу в коридор. Людно, суета, больные кто в чём. Медсестра говорит, что я могу из лифтового холла позвонить домой. Иду как призрак, обернутый в простынь, к лифту. Там висит старый телефон. Думаю, где взять монетку. Кто-то говорит, что телефоны работают без монет.

Звоню домой… Трубку берет подруга из Екатеринбурга… Я не понимаю, куда звоню… Она подзывает мою маму — мама не может говорить от слез и передает трубку брату. У меня вопрос за вопросом… Спрашиваю: «Все ли живы?». Не верю. «Как Маринка? Как Наташка? Как Вика? Как Андрей?». Брат уверяет меня, что со всеми всё хорошо… Вешаю трубку. Поворачиваюсь к двери, думаю: «Надо позвонить домой». О том, что только что звонил, уже забыл. Звоню, трубку берет брат. Я ему сразу сообщаю, что я жив, и начинаю выпытывать всё ли в порядке с друзьями… Его ответы кажутся мне напряженными, думаю, что он меня обманывает — из того ада нельзя было выбраться живыми… Брат не выдерживает и говорит, что я уже 5-й раз звоню домой, что с друзьями действительно всё в порядке, а напряженность только от того, что ему тяжело это отвечать 5-й раз…

Говорю брату, что не помню из какой палаты пришел. На что он мне говорит разумную вещь, мол, иди в любую — там все такие и никто не помнит… Я иду, но захожу в женскую палату. Подходит медсестра и отводит меня в мою палату.

Фото: МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 18

Выписка из больницы на следующий день. Честно говоря, с трудом помню… Помню только множество людей, множество камер, всеобъемлющую любовь ко всем людям… И дичайшую ненависть к журналистам, так как в больнице мы уже успели посмотреть ту ахинею, которую несли по всем каналам, включая евроньюс и какой-то еще из западных. То, что все российские каналы страдали словесным поносом, упоминать вообще излишне. Когда выходил из больницы, случилось подвернуться украинским журналистам… Не помню, что мне показалась в задаваемых вопросах подозрительным, но камеру я им не разбил только потому, что меня удержал брат. Помню только дикое раздражение и готовность порвать всех информационных спекулянтов в клочья…

 

Эпизод 19

Уже в понедельник, то есть на следующий день после выписки, я пошел на работу. Всё с тем же чувством всеобъемлющей любви к людям. Поделился со всеми радостью того, что выжил, и продолжил выполнять свои служебные обязанности. Также пошел на работу и во вторник. Но вот вечером вторника я сижу и понимаю, что не помню ни вторника, ни понедельника, ни воскресения… Помню только очень маленькие отрывки из этих дней. Помню, что говорил с людьми, но совершенно не помню о чём. А работа связана с переговорами… Записных книжек никогда не вёл, зачем? И так всё дословно помнил, два раза услышанный набор цифр навсегда заседал в голову…

Темный осенний вечер. Я сижу в офисе с телефонной трубкой в руках и не помню, с кем я только что поговорил… Меня пронзил ужас. Я в одну минуту понял, что мозги, которыми я тихо гордился, больше не являются моей гордостью… Я испугался, что выйдя с работы, я не доеду до дома, так как забуду кто я, где живу, куда еду… Мой страх заставил меня позвонить домой, и объяснив что со мной и моей памятью, попросить забрать меня с работы. Последующие несколько дней я ездил по Москве только с сопровождающими лицами. Я очень благодарен подруге из Екатеринбурга, которая приехала поддержать нашу семью и меня во время этих событий. Она фактически выполняла роль поводыря по Москве в те несколько дней, пока я не лег снова в больницу.

Фото: Дмитрий Коробейников / МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 20

С момента штурма и до 7 ноября я помню только эпизоды. Помню, что за эти 10 дней дважды попадал под легковые машины. Помню чувство абсолютно пустой головы, когда единственной мыслью была упорная мысль подумать о чём-нибудь… Дикое чувство для человека, у которого всегда шло минимум 2-3 потока мыслей, осознать, что твоя голова пуста и ни о чём не думает… Сейчас думаю, но думаю только скудным одним потоком. Остались только смутные воспоминания о том, что думать можно полноценно… Хотя врачи попытались успокоить, что постоянный поток не свойственен людям, и что идти по больше чем одному потоку — не является нормой…

 

Эпизод 21

Мистика со сбивающими меня машинами проявилась в полной мере на таможне, куда я поехал передавать дела другому сотруднику нашей компании. Меня там сбило грузовиком в том месте, в котором фактически невозможно наехать на человека. Действие произошло между таможенными пакгаузами, расстояние между ними около 50 метров, машины ездят посередине… Мы шли вдоль пакгауза, когда я почувствовал сильнейший удар. Как мне показалось — со всей дури кулаком в левое плечо. Отлетев на товарища, я сбил его с ног. Инерция вернула меня обратно — под задние колёса ЗИЛа… Мне хорошо запомнились сдвоенные колеса, едущие мне прямо на лицо… Не помню, как я вывернулся. Факт остается фактом: на широченной (около 50 метров) дороге между пакгаузов водитель сбил людей, идущих по самому краю, свернув на них от показавшейся неизвестной угрозы… Товарищ теперь боится рядом со мной ходить на улице. А я в тот день осознал, что по спискам «костлявой», я должен был остаться внутри Норд-Оста и Алтайское предупреждение было не столько предупреждением, сколько защитой на те события…

Фото: Павел Люзин / МИА «Россия сегодня»

 

Эпизод 22

Как и все жители Москвы, если я ехал с одного края города до другого на метро, я не брезговал сесть и поспать. Всё изменилось после Норд-Оста. Я перестал сидеть в метро, я вообще избегал сидящих положений на полумягких креслах, так напоминающих кресла зала на Дубровке… Иногда присаживаясь в метро, я не просто боялся заснуть, я боялся прикрыть глаза или просто моргнуть. Мне казалось, когда я прикрывал глаза и начинал, что сейчас я открою глаза и окажусь сидячим в том зале под дулами автоматов… Понятно, что этот страх был не абстрактным, а испытанным в первые дни после освобождения, когда ещё не знал своего страха и по привычке засыпал… Просыпаясь, я просто боялся открыть глаза, слыша объявления станций метро. Я думал, что мне снится метро, а я сижу в красных креслах Норд-Оста. Страх ушел только года через три, если не позже.

 

Эпизод 23

История, начавшаяся на Алтае, для меня закончилась предложением моей жене выйти за меня замуж. После этого алтайские амулеты отпали, а руническое видение стало полностью понятным и отработанным. Жаль, что все предупреждения и пророчества люди начинают понимать только после случившегося.

Фото: Александр Поляков / МИА «Россия сегодня»

 

Интервью Алексея

— Спустя 13 лет после трагических событий, как часто вы вспоминаете октябрь 2002-го? Что лично для вас было самым сложным за эти дни?

— Вспоминаю… Сложно было не там, сложно было потом… Пришло понимание того, что мозги и память остались в том зале… я потом 3 месяца проходил реабилитацию с курсом восстановления памяти

— Как вели себя люди в зале?

 
—Люди в зале вели себя как стадо баранов, согнанных пастушьими собаками в кучу. Я вынес для себя одно понимание: если вам угрожают оружием, не будьте бараном. Примените оружие, направленное на вас, против любой собаки, что направила его на вас. Лучше погибнуть сразу, чем трястись и надеяться на чудо. Чудеса случаются, но крайне редко — зачем пассивно ждать чудо, когда всё в ваших руках.

— Была паника или все переживалось стоически?

 
— Так как я вообще первые сутки думал, что всё происходящее — это тупая шутка наших «одаренных телевизионщиков», то для меня этот вопрос некорректный… Как бы я отнесся к этой ситуации, если бы понимал что нас действительно захватили? Тогда не знаю, сейчас бы попытался сделать среди стада баранов-заложников панику… Только паника заставит стадо баранов затоптать волков и псов… Да, при этом кто-то из заложников безусловно погибнет, но у остальных будет значительно больше шансов выжить… В современности берут заложников не для того, чтобы их отпускать, а только для того, чтобы их убивать.

— О чем люди разговаривают в таких обстоятельствах? Или стараются не разговаривать вообще?

— В основном люди молчат. Вспоминают всех близких людей, плачут, вспоминают, что у них куча невыполненных обязательств… Говорить не всегда можно. Когда можно, то не факт, что захочется. В эти моменты идет мощнейшая работа со своей совестью, памятью, убеждениями… Очень сложно принять самого себя таким, каким ты есть. Именно по этой причине у людей идут сдвиги: не найдя в себе соответствия обстоятельствам, у них слетает программа здравого смысла, и на её место встаёт какая-то другая, не всегда основанная на логике.

Когда же говорят, то говорят в основном только с целью выплеснуть свои переживания или успокоить своих товарищей по несчастью.

— Лично вы контактировали с террористами?

— Да.

— Пытались вступить с ними в какие-либо переговоры?

— А какой смысл? Что я мог им предложить? Переговоры возможны только в том случае, когда есть что предложить, или хотя бы сделать вид, что можешь предложить… Так как мы знали требования террористов, и я осознавал их невыполнимость, то вступать в переговоры было бы бредом. ;) Представьте, что вы вступаете в переговоры с яйцом из холодильника перед тем, как его разбить и пустить на яичницу? Спросите у яйца — вступало ли оно в переговоры.

— Террористы делали какие-то послабления для заложников?

 
— Террористы не перегибали палку — вот и всё послабление… Какие нафиг послабления? Выйти покурить? Покурить никого не выпускали! Сходить в туалет? Так это не послабление, а жизненная потребность, как и вода с едой. Да, нам давали пить и чуть-чуть есть… Но это не послабление — это всего лишь способ удержать стадо под контролем.

— Даже для детей не было послаблений?

— Насколько я помню, почти всех детей выпустили… Остальных детей (до 12 лет) в поле моего зрения не было, а старше 12 лет они и не признавали детьми, соответственно послаблений не было.

— Насколько вы были осведомлены о намерениях властей? Какая-то информация о готовящемся штурме доходила?

— К сожалению, были осведомлены через телевизор, который нам специально включали… Также нам постоянно выкрикивали террористы какие-то новости со сцены… После тех событий я очень не люблю СМИ — средства массовой дезинформации и внедрения вредной информации… Не знаю, почему принято сокращение для прессы как СМИ. Это такое дерьмо, которое я брезгую смотреть после тех событий. При выписке из больницы я чуть не разбил камеру украинской съемочной группе, когда краем уха услышал их вопросы кому-то из выписываемых украинцев… Меня еле удержал брат.

— Помощь извне до вас доходила?

— Какая помощь? То, что себе приписывают разные политики, пытающиеся нажить себе политический капитал? Из реальной помощи был приход Рошаля, эмоциональный подъем был… Вот реальное послабление от террористов: то, что запустили в зал Рошаля. А потом мы увидели по телевизору, что он вышел живым из здания… Кобзона не помню, скорее всего, его просто не пускали в зал. Но то, что он вывел детей — уже хорошо. Остальная помощь? Насколько я понимаю, питались мы запасами буфета, а не какими-то абстрактными передачками политиков-переговорщиков.

— Как вы оцениваете действия властей?

— Там было, конечно, непонимание. Но потом пришло осознание того, что это единственно правильный путь… С террористами нельзя вести переговоры — их надо уничтожать независимо кто они: банда с масками на лицах или группа политиков с мировыми именами… Всегда надо действовать по совести, но крайне жестко.

— Считаете, что штурм с применением газа был оправданным?

 
— Безусловно оправданным, иначе мы бы с вами не общались. То, что я очнулся в больнице — уже чудо, так как должен был быть разорванным на тысячи кусков неизбежным взрывом. В зале находились около 20 человек, способных активировать детонаторы, взрывчатка была развешена и прикреплена таким образом, что шансов выжить было НОЛЬ.

— После освобождения с вами общался кто-либо из представителей власти?

— На хрена мне с ними общаться? Моей маме достаточно было пообщаться с Валентиной Матвиенко, которая заявила, что при штурме никто из заложников не пострадал, а через 5 минут после её ухода начали вывешивать списки выживших. И было озвучено, что более 100 человек погибло… Мама меня не могла найти ни в одном списке живых… Представляете? Сомневаюсь… Я не представляю. Я не люблю всех политиков — это грязные люди, без совести… Других среди них не бывает… Просто одни лезут в грязь ради личных амбиций, а другие просто настолько измазаны дерьмом своих дел, что рассмотреть их благие намеренья совершенно невозможно.

Повторюсь, тот кто принял решение о штурме, принял абсолютно правильное решение. Иначе жертвами были бы все заложники.

— По вашему мнению, ситуация в стране стала более безопасной с точки зрения террористических угроз?

— Учитывая, сколько журналюг и писак крутится вокруг этой темы, то какие-то силы ещё заинтересованы в расшатывании политической и террористической ситуации внутри России. Пока есть ублюдки, измазанные целями разделения общества, будут и террористы.

— Считаете ли вы правильным, что тему Норд-Оста в СМИ замалчивают и стараются не вспоминать?

— Никто эту тему не замалчивает. У меня раза два в год пытаются разные люди брать «интервью пострадавшего»…

Большинство не устраивает, что я считаю действия властей оправданными. Большинству нужна желтизна и политический компромат на действующие власти России. Поэтому они выискивают несчастных родственников погибших, раскачивают их на громкие заявления о том, что власти убили их детей, жен, братьев, а потом всячески пытаются показать запретность их публикуемых материалов. Хотя насколько я понимаю, никто им не мешает и не запрещает…

Не далее чем вчера я специально посмотрел, что высвечивается в интернете на поиск Норд-Ост… Очень много всякой @#$!$ (ерунды) с подписями «запрещенное в России видео», «запрещенное в России интервью»… Если бы это было действительно так, то поверьте, мы с вами не смогли бы найти это ни в Яндексе, ни в гугле… Все поисковики очень тесно сотрудничают с властями стран, в которых они работают, и пытаются убирать все запретные темы…

— Есть мнение, что Норд-Ост — это позор для России. В том смысле, что должного расследования обстоятельств теракта не было проведено. Вы согласны с этим?

—Норд-Ост — это позор допустивших развал нашей страны. Допустивших то, что началось после развала централизованной власти в России. Тех, кто не пресек чеченский сепаратизм на самом корню в 1991-1992. Кто имея данные о том, что происходит в Чечне, просто зарабатывал на этом деньги… Это позор агитаторов за развал СССР, потом агитаторов за развал России 1990-х…

  

ИСТОЧНИК...