Краткая история от Руси Московской до Коллективизации через психологию крестьян
|
Итак, Киевская Русь приказала долго жить, восходила звезда Руси
Московской. И подъем ее происходил не на благодатных украинских
черноземах, а на подзоле и суглинке средней полосы. В сплошной зоне
рискованного земледелия, при крайне низкой его продуктивности. Золотых и
серебряных рудников в наличие не имелось. Действующих международных
торговых маршрутов, с которых можно было бы стричь купоны, тоже. Зато
имелось большое количество сильных врагов, с которыми велись
непрекращающиеся войны.
Ресурсов катастрофически не хватало, но Москва не унывала, выкручиваясь за счет высокой степени мобилизации того, что имелось. Боевое, зубастое, идеократическое государство. Вполне себе солидарное. Сословия различаются не правами, а обязанностями им вмененными. Система государева тягла и службы. Крестьянство в эту систему было жестко вписано. Частной собственности на землю не имеется. Вся земля в руках центральной власти и выделяется помещикам в пользование. Чтобы те могли нести службу, то есть выставлять по требованию снаряженные и обученные воинские отряды. В соответствие с количеством земли, имеющейся у них в наличии. Крестьяне в большинстве своем помещику тоже не принадлежат, но раз уж хозяйствуют на его земле, то должны обеспечивать материальную базу для выполнения помещиком своих обязанностей перед государством. Еще крестьяне обязаны строить и поддерживать в порядке дороги, крепости, засечные черты, осуществлять необходимые транспортные перевозки. Много чего обязаны. Поэтому сельская община того времени именно тягловая. Тягло накладывается на волость в целом, а уж местное крестьянское самоуправление раскидывает его на конкретных исполнителей. В смысле, кому, когда и что и именно следует делать.
Крестьянин при этом вполне себе самостоятельная хозяйственная
единица. При желании даже может, рассчитавшись с помещиком по имеющимся
обязательствам, перебраться вместе с семьей к другому помещику или
вообще на свободные земли. Помещик соответственно заинтересован в том,
чтобы крестьяне от него не разбегались. Ибо если разбегутся, то его
автоматом выкинут из номенклатуры, отобрав поместье. Мол, не можешь - не
берись! Барщины и прочих более поздних извратов пока практически нет.
Нагрузка на крестьян достаточно высокая, но они особо не ропщут. С их
точки зрения все устроено справедливо. Одни работают, а другие этих
работающих защищают. Сомневаться в необходимости этой защиты не
приходится. Татары и прочие незваные гости - достаточно частый реал.
Дворянам же порядок вещей нравится куда меньше, у дворян в глазах пример соседней Польши. Где тамошняя шляхта живет - кум королю, а холопы полностью бесправны. В неудачной Ливонской войне и последовавшей за ней Смуте Московское царство изрядно огребает. Теряет территории, теряет выход на Балтику. Чуть не половина земель лежит невозделанной, некому их обрабатывать из-за резкой убыли населения. Враги, что характерно, при этом никуда не делись. Поэтому степень мобилизации ресурсов приходится увеличивать, в том числе и отменив право перехода крестьян к другому помещику. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Крестьяне оказываются привязанными к земле. Не успела страна оправиться от разгрома, как становится окончательно ясно, что срочно надо проводить догоняющую модернизацию. Чертова Европа, накачав ресурсов из колоний, сделала качественный рывок вперед, в том числе и в военном деле. Это опасно. Выясняется, что дворянское ополчение теперь не катит, да и стрелецкие войска не слишком боеспособны. Нужно переходить к регулярной армии, нужно развивать промышленность.
Ресурсов на это нет.
Свободных людей, что характерно, тоже нет. Просто не имелось в стране
достаточного количества маргиналов, именуемых тогда "гулящими
людишками", которых можно было бы, подпоив в кабаке, забрить в армию,
или нанять на заводы. Не выживали подобные деятели в российских реалиях.
Да и платить им опять же все равно было бы нечем.
Но решать проблему таки надо, что с помощью кнута и известной матери и делает Петр I. Реформы весьма болезненны и, кстати, тоже изрядно сократили население. К заводам, за неимение другой свободной рабочей силы, приходится приписывать все тех же крестьян. В свободное от производства время они еще и землю обрабатывают. Вводится рекрутская повинность, то есть в дополнение к обычным налогам крестьяне теперь должны платить и налог кровью. Это вообще-то против правил и вызывает изрядное недовольство, но пока под окрики царя все, включая высшее боярство, вертятся как наскипидаренные, прокатывает. Ведь обстоятельства форс-мажорные. После смерти Петра, российская элита, набравшись европейских привычек, трансформируется. Она начинает ориентироваться на европейские стандарты элитарной жизни. На европейские стандарты элитарной свободы. Идя на встречу этим новомодным веяниям, Петр III освобождает дворян от обязательной государственной службы. Крестьянство от этих нововведение приходит в сугубое недоумение, это ведь грубое нарушение действующего общественного договора.
Крестьянство ждет
опубликования указа о передаче ему в пользование помещичьих земель и
наотрез отказывается верить, что его нет. Ведь если дворяне теперь не
обязаны служить, если теперь кровь за государство обязаны проливать
мобилизованные крестьяне, то зачем вообще помещикам земля? Земли
крестьянам никто, разумеется, не передает. Ропот переходит в мелкие
разрозненные бунты, которые без особых проблем пока удается подавлять.
Дальше больше. Екатерина II, иностранка, явная узурпаторша, на
престоле сидела весьма шатко. Чтобы задобрить дворянство она
окончательно освобождает дворянство от обязательной государственной
службы. Она передает землю, которую крестьяне привычно считают божьей,
дворянам в личную собственность с правом продажи. Она передает в
собственность дворянам и самих крестьян. И опять же с правом их продажи.
При этом даже налоги дворяне платить не обязаны, они ведь неподатное
сословие. Крепостное право резко ужесточается. Крепостное право
распространяется на ранее свободные от него регионы. Крепостное право
распространяется на ранее свободные от него группы населения.
Дворянство ликует и славит матушку-императрицу, но крестьянство воспринимает данные реформы как просто вопиющую несправедливость. Мелкие бунты выливаются в Пугачевщину. Бунты удается подавить, но взаимоотношения сословий в России меняются кардинально. Теперь государство больше не является солидарным. Теперь крестьяне небезосновательно считают дворян наглыми паразитами, получившими землю и власть над ними исключительно божьим попущением. Государство и церковь тоже изрядно теряют у крестьян в авторитете.
О былом сотрудничестве теперь можно смело забыть, отношения
становятся чисто формальными. В смысле, что дворянам и чиновникам теперь
удается выжать и выбить из крестьян, то тем они и пользуются. А
крестьяне при этом прилагают чудеса изобретательности, чтобы выжать из
них можно было минимум. Вся работа "на дядю" делается исключительно
из-под палки, только под неусыпным контролем сверху и по возможности
тяп-ляп. Явочным порядком формируется система изощренного саботажа.
Бунты, кстати, продолжаются. И действия крестьян во время этих бунтов
становятся крайне жестокими. Причем теперь крестьяне стараются
действовать исподтишка. То есть днем могут раболепно кланяться, а ночью
собраться в ватажку, и что-нибудь у помещика разграбить или подпалить,
испытав при этом глубокое моральное удовлетворение. Концов не найти -
омерта, круговая порука.
До центральной власти в конце концов доходит, что ситуация в стране сложилась совершенно ненормальная, могущая привести к крупным неприятностям. К каждому крестьянину надсмотрщика не приставишь. Крестьян все-таки надо освобождать, причем желательно с землей. Но осуществить это на практике совершенно не реально. Ясно ведь, что решившегося на такой фокус царя дворяне сожрут живьем без соли. Поэтому освобождение крестьян делается, как водится, через задницу. Выкупные платежи за землю ложатся на крестьянские общины совершенно невыносимым дополнительным бременем. 
Крестьянская община, на которую, кстати, в дополнение к прочему
взвалили еще и фискальные функции, то есть сбор налогов, постепенно
трансформируется. Из тягловой, достаточно открытой и благожелательной к
государству системы, несущей в основном координационные функции, она
превращается в закрытую, враждебную всему окружающему миру машину
выживания. Страшненькую, если разобраться, машину. Никакой такой
патриархальностью, по крайней мере, в центральных губерниях уже и не
пахнет. Патриархальные семьи сохраняются только на окраинах, в Сибири, у
староверов. А в центре старики никаким авторитетом в общине не
пользуются, там рулят здоровые, в расцвете сил мужики. А стариков в
тяжелый год вполне могут отправить побираться по городам и весям Христа
ради. Это само по себе симптом, что социум постоянно балансирует на
грани выживания. Еще чуть-чуть и стариков, видимо, начали бы выносить на
мороз умирать, а вслед за ними туда же выбрасывать и новорожденных
детей, которых все равно невозможно прокормить.
Государство и помещики, кстати, стараются поощрять большие, сложно
устроенные семьи. Им это выгодно. Но не прокатывает. Внутренние,
"антикулацкие" защитные механизмы общины работают четко. Уравнительные
тенденции с каждым годом только нарастают. Ясно ведь что в условиях
скудности, ограниченности и конечности ресурсов, повышение уровня
благосостояния одной семьи возможно только за счет того, что несколько
прочих семей провалятся за грань выживания.
Главным защитным механизмом такого рода являлся периодический, раз в 3-5 лет передел общинной земли.Земля постоянно подвергалась переделу в зависимости от имеющего в общине количества работников, а в особо тяжелых случаях, бывало, и едоков. То есть вовсе не зловредные большевики придумали "отнять и поделить", данные арифметические действия были для российского крестьянина обычной практикой. С земельным переделом органично совмещался и обычай кулачных боев, долго и безуспешно искоренявшийся и помещиками и церковью. Дрались русские мужики много, дрались со вкусом, дрались в малых группах, дрались улица на улицу, дрались деревня на деревню. 
Пока на полях сражений в Европе дело решал сомкнутый строй, то
русский солдат был вне конкуренции. Сражаться плечом к плечу со своими
товарищами наш мужик был приучен сызмальства. В кулачных боях имелся и
утилитарный смысл. Сплоченные, сбитые в этих боях ватажки молодежи тем
самым гарантировали себе, что при очередном земельном переделе старшее
поколение их не обделит. То есть не то чтобы земельный передел
осуществлялся путем кровавой драки, но по "гамбургскому счету" все и так
было ясно. И лучший кулачный боец закономерно являлся и самым завидным
женихом на деревне. Девки понимали, что такой точно не даст себя
обделить. Он обязательно отделится от своей семьи, несмотря на
противодействие папаши, и невестке не придется до седых волос ублажать
капризную свекровь.
Яростное сопротивление крестьян прогрессивной агрономии тоже можно понять. Ремесленные корпорации Европы тоже яростно сопротивлялись внедрению ноу-хау. Может новшества и хороши, может, и обеспечивают большую производительность труда, но при их внедрении значительно число членов корпорации пойдет по миру. А кому это надо? Да и вообще, методики ведения земледелия в российских реалиях за века отработаны крестьянами до мелочей, календарь сельхозработ расписан чуть ли не по минутам. Куча примет на все случаи жизни. Малейший сбой и крестьянин вместе со своей семьей положит зубы на полку. Какие тут могут быть новшества и эксперименты? С помещика ведь взятки гладки. Вздохнет с разочарованием, когда доложат, что все крестьяне подохли с голоду. Мол, жаль, жаль, а у меня еще столько интересных идей. Крестьянину не до экспериментов он и так крутится как заводной, чтобы выжить. Реально к началу двадцатого века он только половину, а в центральных губерниях и вообще четверть средств к существованию получает за счет своего земельного надела. Остальное приходится зарабатывать на стороне, в те 6-8 месяцев в году, которые вынужденно свободны от занятий земледелием. Крестьянин шабашит в строительных артелях, сплавляет лес, халтурит на мелких кустарных производствах, батрачит у помещиков, оказывает транспортные услуги. Где это возможно, он еще охотится, рыбачит, бьет зверя. За год успевает заработать иногда в десятках различных мест, зачастую удаленных на сотни и тысячи верст друг от друга. Мобильность российского крестьянина просто поразительна, соответственно, расширяется и его кругозор. Крестьянину от города и промышленности, в сущности, вообще ничего не нужно, а если что и нужно, то у него на это "что-то" все равно денег нет. Он одевается в домотканую одежду, приобретает только кустарные мелочи, созданные такими же крестьянами в свободное от сельхозработ время. Металлическими изделиями его обеспечивает деревенский кузнец, который зачастую и железо сам выплавляет из местной болотной руды. То есть крестьянин сам создал себе автономную систему выживания и сам в ней живет. Не выжать из него ничего, разве только продажей водки, что государству и приходится делать.
А вот государству и его правящему сословию от крестьянина много чего
нужно. Государству вроде как надо индустриализацию проводить,
железнодорожную сеть развивать, армию и флот перевооружать. А дворяне
успели спустить выкупные деньги на балы и Парижи, и теперь им не на что
ходить по ресторанам и играть в казино в Монте-Карло.
В общем, назрела большая необходимость в реформах, которые в достаточном количестве дадут товарный хлеб, который можно будет загнать за границу. Пока с товарным хлебом дело обстоит не очень. В южных и западных губерниях, где почвы и климат получше, появляются таки крупные сельскохозяйственные предприятия, дающие товарный хлеб. Но для них катастрофически не хватает дешевой рабочей силы, эта же дешевая рабочая сила нужна и на заводах. Центральная власть понимает, что даже отдай она сейчас всю землю в стране крестьянам бесплатно, теперь толку от этого уже не будет, на сотрудничество с властью крестьяне не пойдут. Работать больше не станут просто из принципа, товарного зерна все равно не дадут, только жрать станут больше и в числе увеличатся. Тупик! Но делать что-то надо, Столыпин проводит свои реформы. Громогласные разглагольствования о "справных хозяевах", которые якобы завалят страну хлебом, имели при этом такое же отношение к реальности, как аналогичные разглагольствования о среднем классе в перестроечные времена. Реальной целью реформ изначально было намеренное сталкивание в нищету подавляющего большинства населения страны. Его принудительная пауперизация, если по научному. То есть те семьи, где на момент начала реформ имеется большое число работоспособных мужчин, богатеют, естественным образом становятся кулаками, взламывают солидарные отношения в общинах. Причем не столько за счет земледелия, сколько за счет мелкого ростовщичества. Большинство же напротив скатывается в полную нищету. На рынок труда выбрасывается масса обнищавшего населения. Заводчики и латифундисты получают вожделенную, действительно дешевую рабочую силу. Дешевую настолько, что она даже свои семьи содержать не сможет. Но ведь это, господа, не беда. Как там Мальтус выразился? "Человек, пришедший в уже занятый мир, если родители не в состоянии прокормить его или если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на Земле. На великом жизненном пиру для него нет места. Природа повелевает ему удалиться и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор". Вот так вот! Подешевевшие промышленные товары заодно прихлопывают кустарей, после чего рабочая сила становится еще более дешевой.
А на следующем этапе реформ новоявленных "справных хозяев",
возомнивших себя фермерами, естественным образом сожрал бы "крупняк".
Опутал бы долгами, разорил и скупил их земли. Как в аналогичной ситуации
в постперестроечной России "крупняк" благополучно сожрал всю суетящуюся
мелочь, возомнившую себя "бизнесменами".
Но люди так устроены, что подыхать с голоду, пусть даже и во имя прогресса, им не слишком нравится. Община сопротивлялась реформам отчаянно, реформы буксовали. Причем основное сопротивление шло вовсе не от пьяниц и бездельников, эта публика пропила свои наделы и вылетела из деревни очень быстро. Сопротивлялись вполне работоспособные и вменяемые мужики, сопротивлялась молодежь, в том числе, кстати, и молодая поросль в кулацких семьях. Эти вдруг осознали, что им теперь светит большую часть своей жизни батрачить на своих папаш. Ведь земля у папаш теперь в собственности, значит, нового передела земли не будет. Значит здоровому парню, с набитыми в кулачных боях костяшками, придется до седых волос лебезить перед родителем. Который, может, завещает ему землю, может, не завещает, может, завещает, но не ему. А парни эти, кстати, не были приучены к пиетету перед "аксакалами", зато были приучены к решительным действиям в составе крепко сбитых молодежных ватажек. Призрак нового земельного передела бродил по деревне в полный рост. Вызванное реформами Столыпина, напряжение на селе с каждым годом только нарастало. В городах, кстати тоже. Да, там имелась небольшая прослойка высококвалифицированных рабочих, которые действительно неплохо зарабатывали. Но у основной массы фабричных рабочих не хватало заработка, чтобы элементарно содержать свои семьи. Взрыв был неминуем, если бы не мировая война, он все равно бы состоялся, пусть и на пяток лет позже И вот этой взрывоопасной публике государство в 1914 году сунуло в руки винтовки и отправило ее на фронт воевать за интересы латифундистов и капиталистов. Конечный результат подобного опрометчивого шага был вполне предсказуем.
А партия большевиков изначально была против ликвидации крупных
сельскохозяйственных предприятий. Понимала, что путь раздачи их земель
крестьянам по сути тупиковый. Что лучше эти предприятия использовать,
наполнив новым, ясен пень, социалистическим содержанием. За передел
земли больше ратовали эсэры. Но здравого смысла не становится на пути
падающей горы, у большевиков хватило. Новый передел земель, в том числе
уже и помещичьих все же состоялся.
Тупик, разумеется, никуда не исчез. Товарного зерна в достаточных количествах как не было, так и нет. Как не нужно ничего было крестьянам от города, так и не нужно. Как не было денег на индустриализацию, так и нет. Крестьянство еще основательно обиделось на новую власть за продразверстки. Валовые сборы зерна только упали. Особенно сильно упали там, где ранее были крупные предприятия, помещичьи латифундии, владения казацкой "старшины", чьи земли поделили бывшие батраки. Эти самые батраки за время работы на подхвате успели утратить навыки, необходимы для осуществления полного сельскохозяйственного цикла. Обработку земли они вели по упрощенным схемам, урожайность падала, распространялись спорынья, ржавчина и прочие болезни зерновых, поля зарастали сорняками. Ко всему прочему, к началу тридцатых в деревне подросло новое поколение молодых людей с набитыми в драках кулаками, которое опять же начинало задумываться о своих дальнейших жизненных перспективах и косо посматривать в сторону ближайших родственников, не говоря уже о кулаках.
Именно эти веселые ребята, кстати, успевшие получить при советской
власти какое-никакое, но образование, реально заправляли в комбедах, а
вовсе не "голь" и "пьянь" из демократической мифологии. В общем,
необходимость очередного земельного передела опять вставала во весь
рост. И большевики неизбежно бы полетели вверх тормашками следом за
Романовыми, если бы не оказались умнее и решительнее последних.
Коллективизация в такой ситуации была, может, и не идеальным вариантом
из всех прочих зол, но весьма близким к оному.
Основные проблемы она все же решила, причем достаточно мягко. Любви крестьянства к власти коллективизация, естественно, не прибавила, но взрыва удалось избежать. Вовсе не мифические жидокомиссары с наганами в руках сгоняли людей в колхозы, вовсе не они проводили раскулачивание. Реально это делали свои же сельчане, зачастую ближайшие родственники. Поэтому и прошла коллективизация, что ни говори, достаточно гладко и без особой крови. Трудно было сопротивляться собственным детям, племянникам и внукам. Которые, кстати, по еще не забытым стандартам справедливости были в своем праве. Ходов А. "Игра на выживание" |
ИСТОЧНИК:
статья говно
ОтветитьУдалить