Как развивались славяно-скандинавские отношения в 9-11 веках?

 

Уровни и этапы развития славяно-скандинавских отношений IX-XI вв.

 

Итоги междисциплинарных исследований русско-варяжских связей, основанных на комплексном анализе археологических, нумизматических, письменных и языковых данных, нашли выражение в появившихся к началу 1980-х гг. вариантах периодизации славяно-скандинавских отношений, соотнесенной как с основными этапами образования Древнерусского государства, так и с внутренней динамикой "эпохи викингов" в Северной Европе²¹⁸. 

 Показательно при этом, что расхождения в оценке некоторых частных хронологических рубежей, равно как соотношения тех или иных конкретных факторов на каждом из выделенных этапов, не заслонили главных, определяющих результатов, достигнутых при современном состоянии изучения проблемы, а именно: во-первых, определяющей роли для развития русско-скандинавских отношений (и шире, международных отношений в системе всего Балтийского культурно-экономического региона IX-XI вв.) социально-экономических, политических и культурных процессов, разворачивавшихся в восточнославянском раннефеодальном обществе Древней Руси; во-вторых, основанного на структурной сложности этих процессов многопланового и многостороннего характера славяно-скандинавских отношений, охвативших различные структурные уровни исторической действительности: экономики, общественно-политической структуры, культуры и идеологии раннефеодальных обществ Древней Руси, Скандинавии и других стран Балтики. В соответствии с этими уровнями русско-скандинавские отношения принимали многообразные, лишь постепенно раскрывающиеся во всем своем богатстве формы; взаимодействие было плодотворным для всех участвовавших в нем сторон, определив качественные характеристики раннесредневековой культуры стран Балтики²¹⁹.

Систематизация данных о формах этого взаимодействия, несомненно, определяет дальние и интересные перспективы исследований, организация которых должна стать не только междисциплинарным, но и международным научным предприятием. Однако могут быть выделены, с определенной долей обобщенности, основные уровни или аспекты славяно-скандинавских контактов²²⁰.

I. Материально-ценностный уровень. 

Наиболее доступный для археологического изучения, он представлен артефактами и материальными ценностями, включая драгоценные металлы. С начала IX в. это прежде всего серебро: восточное, поступавшее с территории Древней Руси и обеспечивавшее жизнеспособность балтийской экономической системы, а на определенном этапе - западное, с последних десятилетий X в. Роль Древней Руси в экспорте серебра определялась ее господствующим положением на водных путях, связывавших Север Европы с исламским миром; основная часть поступивших ценностей (не менее 60%) нашла применение во внутреннем древнерусском денежном обращении, обеспечивая развитие экономики древнерусских городов на этапе формирования, а главным образом стимулируя становление феодальных отношений (в арабском серебре реализовывалось первоначально собранное в виде пушнины "полюдье", видимо уже в первой трети IX в. осуществлявшееся в общегосударственном масштабе и до середины X в. сохранявшее значение основной формы раннефеодального отчуждения избыточного общественного продукта в пользу господствующего класса)²²¹. Значительная часть серебра (свыше 40% или, ориентировочно, от 3 до 5 млн. марок) поступила во внешнее, балтийское обращение, составив в нем более половины валютного фонда. При этом ничтожная доля (0,25%) приходится на военные субсидии 882-1054 гг. - "варяжскую дань" в сумме 300 гривен (75 марок серебра), ежегодно взимавшихся с Новгорода и шедших, очевидно, на оплату сторожевого варяжского отряда, вероятнее всего обеспечивавшего безопасность в акватории Финского залива. Некоторая часть восточного серебра была получена викингами в виде военной добычи во время закаспийских походов "русов" в 860-х, 910-х, 940-х и 1040-х гг., которые были организованы киевскими князьями в соответствии с условиями заключавшихся в эти годы русско-византийских договоров²²²; участие варяжских контингентов в этих походах отразилось не только в русских, арабских, грузинских источниках, а также скандинавских рунических надписях, но и в распределении арабского серебра в погребальных комплексах могильника Бирки (особенно показательна концентрация монет в богатых камерных погребениях X в., связанных с феодализирующейся военно-дружинной свейской знатью)²²³. Несомненно, однако, что основная часть монетного серебра, особенно представленного в кладах длительного накопления, была результатом интенсивных и многоступенчатых торговых операций. Они же во многом способствовали распространению в скандинавских, древнерусских и прибалтийских памятниках различных видов артефактов, связанных с торговлей или же функционированием приморских и речных торгово-ремесленных поселений с полиэтничным населением.

Торговый и торгово-ремесленный обмен зафиксирован практически всеми доступными видами археологических материалов, начиная с керамики: славянской, распространяющейся в шведских и датских памятниках начиная с IX в. (первоначально, вероятно, в качестве тары), равно как фризской, и, видимо, даже отдельных форм скандинавских лепных сосудов, появившихся в некоторых древнерусских ОТРП²²⁴. Показательно при этом активное воздействие славянского ("западнославянским" оно может быть названо с определенной долей условности, учитывая нарастающее количество аналогичных развитых гончарных форм не только в городских, но и сельских поселениях Северной Руси; вместе с другими особенностями "северославянской культурно-исторической зоны" эти формы гончарных сосудов, видимо, являются одной из характеристик "верхнерусской археологической культуры" VIII-X вв.)²²⁵ профессионального гончарного ремесла на керамическое производство в Скандинавии.

Общебалтийский характер наряду с некоторыми пахотными земледельческими орудиями и распространившейся при посредничестве славян конской упряжью приобрели наборы железных ремесленных инструментов. Обнаруженный при раскопках Е. А. Рябинина в Старой Ладоге комплекс ремесленных орудий²²⁶ свидетельствует о налаженных контактах в этой сфере уже в середине VIII в. То же относится к распространению, а затем и местному производству стеклянных бус, которые в период до широкого распространения монетного серебра, видимо, играли роль средства денежного обращения; в некоторых областях эта их роль в меновой торговле пушниной прослеживается и в X-XI вв.²²⁷

Дружинное вооружение, в первую очередь каролингские мечи, также вовлечено в обращение уже с IX в.; показательны находки в ранних слоях Ладоги деревянных детских игрушечных мечей, копирующих ранние формы типов Н, В²²⁸. В течение всего IX-X вв. идет интенсивный обмен в этой области, приведший к распространению в арсенале викингов ряда восточных форм и к началу собственного производства мечей в Киевской Руси, второй после Франкской державы стране Европы, где был выпущен собственный подписной меч.

Весьма интенсивными были взаимодействия в области украшений, парадного убора (мужского, отчасти и женского), костюма. Наряду с распространением на Руси (видимо, в варяжских, может быть и в смешанных семьях) скандинавского женского наряда с парами фибул в Скандинавии распространяются дружинные наборные пояса, сумки-ташки, восточного покроя шаровары, запашная одежда типа кафтана с бронзовыми пуговицами и тесьмой по краю, меховые "русские шапки", женские плиссированные льняные и шелковые рубахи, бусы и другие виды украшений²²⁹. В русских погребениях и кладах достаточно широко представлены скандинавские фибулы, браслеты, гривны, подвески (в том числе поздние формы "молоточков Тора", весьма близкие находкам из Хиддензе в западнославянской Прибалтике²³⁰). Обмен на материально-ценностном уровне, судя по материалам Ладоги, устанавливается уже в середине VIII в. и достигает максимума к середине X в.

II. Семантически-знаковый уровень. 

Выявление его связано с внимательным анализом артефактов, обнаружившим ранние проявления обмена или по крайней мере взаимного знакомства со знаковыми системами и последующего их, иногда совместного (в орнаментике), развития. Казавшиеся ранее случайными находки вроде стихотворной ладожской рунической надписи первой половины IX в. оказываются звеньями единой системы. Открытие граффити на монетах позволяет проследить, во-первых, различные уровни применения рунической письменности (возникновением своим, кстати, обязанной германо-римским контактам германцев с позднеантичным миром, прежде всего на восточноевропейской почве; старшие руны были варварской переработкой итало-греческих форм алфавита): в варяжской среде на Руси руны применяли в сакральной, бытовой и, видимо, даже хозяйственно-административной сфере. Во-вторых, уже в ранних кладах граффити демонстрируют сосуществование в одной среде нескольких знаковых систем: арабской, греческой, тюркской, скандинавской и пр.; в-третьих, интеграция некоторых из этих систем выразилась, видимо, в создании качественно новой графической символики, выражавшей круг военно-дружинных, а затем и государственно-административных понятий (оружие, ладьи, стяги, "знаки Рюриковичей").

В семантически-знаковых отношениях весьма важное значение имело распространение во второй половине IX в. славянского кириллического письма. Примечательно, что уже к концу X в. оно утвердилось в "клинковой эпиграфике" (если учесть, что северные мастера нередко пользовались рунами для подписи своих произведений, то отсутствие рунических клейм на мечах объективно может свидетельствовать о том, что в Скандинавии широкий импорт мечей не способствовал развитию местного клинкового производства).

"Соприкоснование" двух алфавитных систем, славянской и скандинавской, проявляется уже в начале X в.: Е. А. Мельникова обнаружила, что на знаменитой причерноморской амфоре из варяжского погребения в Гнездовском кургане № 13 (910-925 гг.), кроме известной кириллической надписи "гороухша" была нанесена руна sol, семантически не противоречащая русскому тексту²³¹. Таким образом, в первой четверти X в. славянскую надпись могли если не "перевести", то, во всяком случае, дополнить древнесеверной.

Наиболее интенсивно семантически-знаковый обмен реализовался в развитии орнаментики; при этом Русь была не только источником, но и посредником в передаче на север венгерских, тюркских, арабских, среднеазиатских и византийских мотивов, образов и технических приемов²³². Высшим проявлением взаимодействия стало производство "вещей-гибридов" в X в., характеризующих процесс синтеза различных по происхождению этнокультурных традиций в раннефеодальной дружинной культуре. Скандинавское происхождение некоторых мотивов - Один с вещими птицами, герой, пожираемый змеем, хищная птица (сокол) в полете (на наконечниках ножен мечей), борющиеся звери-соответственно уравновешивается распространением в северном искусстве пальметки, растительных восточных мотивов, форм поясных бляшек и наконечников, ажурных кресал, бубенчиков, техники и декора плетеных браслетов и гривен (в ювелирном ремесле Готланда), рукоятей мечей с опущенным перекрестьем (типы L, Р, X, Z, Æ, с IX до середины XI в.).

Появлением семантических контактов следует считать и распространение скандинавских имен в древнерусском ономастиконе: славянизированные формы, такие, как Ольг, Ольга, Игорь, указывают на активное взаимодействие славянской и скандинавской ономастики в дружинно-княжеской среде. Датское "Вальдимар" - более поздний пример обратного заимствования, связанный с эпическим образом Вальдамара Старого, Владимира Красное Солнышко киевских былин. Распространение варяжских имен в среде киевской знати первых десятилетий X в. (договоры 907, 912, отчасти 944 гг.) позволяет предположить наряду со скандинавским происхождением билингвизм какой-то части варяжских дружинников; он зафиксирован и сообщением Константина Багрянородного, записавшего, очевидно, со слов какого-то киевского варяга, двойной ряд наименований Днепровских порогов: скандинавских и славянских. В той же лингвистической сфере лежит и формирование древнесеверной географической номенклатуры Восточной Европы, образовавшейся в ходе поездок скандинавов на Русь, и независимой от западноевропейской хорографической традиции²³³. Дискуссионным остается предположение, выдвинутое еще в конце прошлого века В. Томсеном, о существовании на Руси своеобразной "варяжской" языковой стихии, смешанного славяно-скандинавского "эсперанто" портовых городов и военных дружин²³⁴. Однако установление обмена на семантически-знаковом уровне со всей определенностью можно констатировать в начале IX в., и он достигает наибольшей полноты в течение X в., когда формируется общий для русской и скандинавской культур фонд духовных ценностей, нашедших как материальное выражение (погребальные ритуалы), так и, видимо, воздействовших на устные формы словесности (дружинный эпос)²³⁵.

III. Социально-политический уровень. 

Во многом общие знаковые формы или обмен ими зафиксировали совместную или взаимосвязанную деятельность по развитию социальных институтов и норм. Синкретическая дружинная мода раннефеодальных обществ Балтики именно в результате сотрудничества и обмена славян и скандинавов объединила столь далекие по происхождению существенные знаковые элементы, как восходящий к римской спате каролингский рыцарский меч и заимствованный евразийскими кочевниками у китайской цивилизации ранговый воинский пояс; то и другое стало символом воинского дружинного социального статуса, в принципе близкого у славян и норманнов. Эта же дружинная среда конституировала себя путем своеобразной погребальной обрядности: захоронения с оружием у славян, сожжения в ладье у викингов, погребальные камеры или срубные гробницы для высшего слоя феодализирующейся знати (илл. 98), "большие курганы", где переплетались скандинавские и древнерусские ритуалы, - вот проявления тесной взаимосвязи развития этих общественных институтов в протофеодальном и раннефеодальном обществах Древней Руси и Скандинавии. В сходных условиях и формах развивается и процесс урбанизации при переходе от доклассовых обществ к раннеклассовым (в данном случае раннефеодальным), обозначаемый обычно как "городская революция"²³⁶; помимо синхростадиальных черт сходства, здесь, несомненно, существовали и общие культурные и социальные нормы, касавшиеся "гостебного права", организации торгово-ремесленной деятельности, системы денежного обращения; общебалтийские атрибуты - весы и весовые гирьки, серебро, торгово-ремесленная утварь и тара, выявляются в более широком контексте, единые во множестве своих проявлений: от покроя обуви и одежды до фортификации, домостроительства, планировочных решений городского пространства, городской культуры Балтики, сконцентрированной в поддерживавших взаимные связи центрах от Верхнего Поволжья до побережья Северного моря²³⁷.

98. Бирка, камерное погребение (реконструкция)

Взаимодействие на уровне социальных институтов оставило отчетливые следы в древнерусском и древнесеверных языках. Критический анализ, осуществленный лингвистами в течение нескольких десятилетий, и в этой сфере выявил определенное равновесие; сейчас не вызывают споров примерно два десятка заимствований, приблизительно поровну распределившихся, - около десятка скандинавских слов, укоренившихся в древнерусской лексике, не менее 12 славянских - в скандинавской²³⁸. 

Показательно при этом, что скандинавские заимствования - "варяг", "гридь", "тиун", "стяг" - охватывают военно-организационную дружинную, а отчасти также ("скот" в значении "деньги" - из третьего, общего для северного и славянского языка источника, и "шъляг" - для денежной единицы)²³⁹, видимо, государственно-фискальную сферу деятельности; славянские слова в скандинавском охватывают область бытовой дружинной культуры (sodull - "седло", katse - "кошъ", "сума", может быть lavi - "лава", "скамья", "лавка", hum1е - "хмель"), отчасти - государственной практики (grains - "граница"), а наиболее полно и представительно - торговую (включая и транспортную) сферу культуры: torg - "търгъ", tо1к - "тълкъ" (переводчик, "толковин"), besman - ",безмънъ", "весы", lodje - "ладья", 1оka - "лука", "хомут", sobel - "соболь", silki - "шелк"²⁴⁰. Как в военно-дружинной, так и в городской, торгово-ремесленной сфере славяно-скандинавское взаимодействие, судя по распространению археологически документированных атрибутов, начинается во второй половине IX в., достигает максимума во второй половине X в., а с конца Х - первой половины XI в. прослеживается уже самостоятельное для каждой культуры дальнейшее развитие совместно выработанных инноваций, равно как создание качественно специфических, принципиально новых социокультурных норм, в частности ярко представленных "русскими формами" мечей, неизвестными в Скандинавии, или мемориальными руническими камнями, именно с этого времени широко распространившимися в северных странах и не получившими применения даже в погребальных ритуалах обрусевших варягов на Руси.

IV. Идеологический уровень: 

обмен духовными ценностями. Он, естественно, связан с обменом знаковыми системами, хотя, видимо не сразу, ведет к взаимопроникновению идеологических представлений и совместному творчеству в этой сфере. Своего рода "записью" языческих религиозных норм являются сформировавшиеся в X в. "гибридные" погребальные ритуалы²⁴¹; мелкая культовая пластика, вроде идолов из Черной Могилы (X в.) или Старой Ладоги (IX в., цв. илл. 19), свидетельствует об освоении, иногда даже включении в безусловно местный культурный контекст заимствованных языческих мифологем. Еще более обширным полем взаимодействия был,, как указывалось, дружинно-эпический фонд, общий круг сюжетов в котором фиксируется не позднее, чем с середины X в., а в дальнейшем широко используется как древнесеверной, так и древнерусской литературами в XII-XIII вв. Интересные наблюдения сделаны недавно относительно возможных, не только содержательных, но и формальных соответствий между древнерусской и скандинавской дружинной поэзией (в частности, парного исполнения певцами хвалебных песен)²⁴². Однако с наибольшей интенсивностью обмен на этом уровне (подкрепленный феодально-государственной практикой династических связей) проявился в распространении с Востока, через Русь, культурных ценностей и норм феодально-христианской государственности, своим происхождением связанных с наиболее авторитетным из государств этой эпохи, Византийской империей, но именно на Руси принявших более доступную, приспособленную к социальным традициям как славянских, так и скандинавских племен форму, и в этой форме усвоенных скандинавами. Ярослав Мудрый, великий князь киевский, к концу правления претендовавший на равнозначный византийскому титул "царь"²⁴³, в королевских сагах свода "Хеймскринглы" выступает не только родственником и союзником северных конунгов, но и эталонным воплощением феодального государя; при его дворе, "в Гардах" проходят важные жизненные этапы каждого из норвежских "королей-миссионеров", Олава Святого, Магнуса, Харальда Хардрада, утверждавших на Севере феодальную государственность, освящаемую христианской церковью. Центр тяжести новых идеологических ценностей в XI в., безусловно, находится на Руси. И если киевских варягов-мучеников здесь чтили как своих, православных святых, то церковь Олава в Новгороде, один из первых зарубежных храмов в честь христианского патрона Норвегии, словно освящала для христианизированных норманнов пространство "на Востоке в Гардах".

19. Деревянный идол из Старой Ладоги (фрагмент)

Уровень обмена в идеологической сфере намечается не позднее середины X в., достигает максимума в XI в., а художественное выражение обретает в древнерусской литературе XII в. (включение окончательной редакции "Сказания о призвании варягов" в текст "Повести временных лет" 1118 г.) и древнесеверной - XIII в. (монументальное эпическое полотно "Хеймскринглы"). Следует отметить, что оба памятника лежат в основании национальных литератур и оба разительно отличаются от общеевропейской средневековой традиции, сформированной латинской церковной книжностью; это обстоятельство, во многом определившее дальнейшие пути развития как русской, так и скандинавской культуры, не в последнюю очередь определяет значение русско-скандинавских связей IX-XI вв.²⁴⁴

Интенсивность связей на каждом из выделенных уровней не совпадает по времени: ранее всего устанавливается обмен на материально-ценностном уровне, что, естественно, ведет к освоению и взаимопроникновению семантических знаковых систем; совместная экономическая деятельность оставляет следы и в социальной сфере, что в конечном счете находит проявление в области идеологических ценностей и норм. Таким образом, намечается и хронологическая последовательность, этапы развития русско-скандинавских связей.

Разумеется, нужно учитывать и более глубокие их исторические предпосылки; определенные импульсы по пути "Из грек в варяги"²⁴⁵, из античного Причерноморья на Север Европы поступали еще в конце римского времени и в эпоху Великого переселения народов; эта тема требует углубленных и многосторонних исследований²⁴⁶. Для скандинавских культур "эпохи викингов", как и континен-тально-германских культур VI-VII вв., возникавших в варварских королевствах на развалинах Западной Римской империи²⁴⁷, в полной мере еще не оцененное и не определенное значение имел уникальный по составу, боспоро-сармато-готско-славянский культурный синтез в пограничных провинциях и припонтийском "лимесе" Восточной Римской империи, в мастерских Боспора²⁴⁸, кочевых ставках гуннских ханов (отразившийся в комплексах типа Перещепинского клада)²⁴⁹, восточноевропейских "вещах с эмалями"²⁵⁰, среднеднепровской "культуре пальчатых фибул"²⁵¹. Скандинавские исследователи сравнительно недавно пришли к необходимости изучения и оценки восточноевропейского и понтийского художественного ремесла в таких проявлениях, как "инкрустационный стиль" золотых вещей с гранатовой инкрустацией, для становления художественной образности, материальных средств и технологии ювелирного искусства Скандинавии VI-VIII вв. и последующих столетий²⁵². Следует считаться, конечно, и с масштабами этнополитических преобразований в Восточной Европе, прежде всего в понто-каспийской зоне после 375 г., с начала гуннского вторжения и последовавших затем волн кочевнических нашествий. Об относительной стабилизации в этом обширном регионе можно говорить лишь с конца 560-х гг., после утверждения в Паннонии аварского каганата; следует отметить, что переселение в связи с аварским вторжением в 568 г. части дунайских ободритов в Западную Балтику фиксирует и важный момент в формировании "северославянской культурно-исторической зоны". К этому же времени предположительно следует отнести и оформление первого крупного восточнославянского межплеменного союза, когда "живяху в мире поляне и деревляне, и север, и радимичи, вятичи и хрвате"²⁵³. Показательно, однако, что за пределами обширной зоны этнополитических преобразований и катастроф эпохи Великого переселения народов, в лесных областях обитания финно-угорских племен, от Урала до Ботнического залива, в условиях этнокультурной стабильности традиция связей с Югом сохраняется, изменяя лишь территориальную организацию. Если для столетий "римского времени" характерна ориентация прибалтийско-финских культур на античный "Янтарный путь", при посреднической роли скандинавов на Балтике, то в период упадка Вислинской магистрали, отрезанной в Подунавье аварами от восточноримских провинций, в развивающейся финской культуре выявляются, наряду со скандинавскими, все более значимые связи с волжско-финскими племенами Средней России, Волго-Камского и Волго-Окского междуречья. Волжский путь, равно как водные пути в Зауралье и в угорские земли Западной Сибири, судя по распространению сасанидского серебра, связывал северные окраины Европейского континента со средиземноморским, передневосточным, в эту эпоху уже исламским миром не позднее чем в VIII в.²⁵⁴ Но к этому времени, после образования в середине VII в. Хазарского каганата, а затем Болгарского царства на Балканах и Волжской Булгарии, стабилизировались и взаимоотношения славян с кочевниками. Государства тюркских кочевников, прежде всего Хазария, должны были выдержать еще нелегкую борьбу с арабскими халифатами в первой половине VIII в., установить военно-политические отношения с Византией²⁵⁵, но к исходу VIII в., во времена багдадского халифа Харуна ал-Рашида (766-809 гг.) на восточной окраине Европы создались все необходимые внешнеполитические условия для движения из Месопотамии и Средней Азии в глубинные пространства Восточной Европы арабского серебра, а в обмен на него прежде всего драгоценной пушнины (по Волжскому пути).

Если рассматривать все циркум-балтийское пространство как своего рода "субконтинент", объединяющий Фенноскандинавию и прилегающую с юга к Балтийскому и Северному морям практически непрерывную низменность (ограниченную Гарцем, Рудными горами, Судетами, Силезией, а затем Белорусской грядой и Валдайской возвышенностью), то в его западной, прилегающей к Северному морю части, а также в южной Скандинавии, северной Германии и польском Поморье в течение VII в. происходят аналогичные стабилизационные процессы. Переселения саксов, англов и ютов в Британию, перемещения южноскандинавских племен при сравнительной устойчивости племенных союзов свеев в Средней Швеции, гутов - на Готланде завершились к середине VII в. С этого времени можно говорить о зарождающейся активизации западноевропейских, фризских и британских купцов, стимулировавшей и определенные слои скандинавского общества. В последнее время сделаны интересные наблюдения о распространении в 730-740 гг. в западной части Балтики британского монетного серебра, sceatta²⁵⁶ (не из этого ли общего источника - древнесеверный skattr и древнерусский "скот" в значении "деньги"?); это согласуется и с данными письменных источников о внимании английских миссионеров со времен Бэды Достопочтенного (673-735 гг.) к этому району. Фризские торговые фактории близ Хедебю, ранние торговые центры, такие, как Хельгё на озере Меларен или Гробини на Курземском полуострове (с 650 г.), образуют первые звенья складывающейся торговой системы, в обращении которой, по весьма правдоподобному предположению И. Херрмана, в этот период (до конца VIII в.) роль денег могли играть мозаичные сирийские стеклянные бусы, а затем, видимо, и бисер местного производства. Этой "стеклянной валютой" к середине VIII в. охвачена вся славянская Балтика, а в ее рамках возник не позднее 750 г. тот центр, которому суждено было сомкнуть в единую цепь "восточную" и "западную" ветви Балтийской системы путей сообщений, - Старая Ладога.

Славянские племена, как на Балтике, так и прежде всего в Восточной Европе, стали той цементирующей основой, которая обеспечила становление и полноценный расцвет Балтийского культурно-экономического региона в VIII-XI вв. На протяжении VII - первой половины VIII в. в рамках всего славянского мира развиваются типологически сходные процессы, проявившиеся в смене единообразной "пражско-корчакской культуры" V-VI вв. различными, иногда, видимо, довольно сложными по составу "городищенскими" и "курганными" культурами в Средней и Восточной Европе. Формируются поселенческие территориально-административные системы, состоящие из гнезд городищ и тяготеющих к ним открытых поселений. На базе устойчивого земледельческого хозяйства развивается, отделяясь от аграрной деятельности, ремесло. Завязываются отношения обмена и разнообразные межплеменные и межэтнические связи. В поле зрения славян оказываются не только ближние, иноязычные насельники, восточно-финские племена ("на Белеозере седять весь, а на Ростовском озере меря, а на Клещине озере меря же"), уже включенные в систему дальней восточной пушной торговли, и не только приморские сородичи "лутичи" и "поморяне", но и "зимигола, корсь, норома, либь", прибалтийские племена "от колена Афетова", а затем и "свие, урмане, анъгляне, гъти", завязавшие отношения с торговыми центрами Западной Европы, с переживающей подъем экономикой Каролингской империи франков.

Славянские свободные общинники и выделяющаяся знать "племенных княжений" в VIII в. располагали уже необходимыми и достаточными ресурсами для того, чтобы включиться в эти отношения. И при этом именно в восточнославянских землях располагалось средокрестие важнейших водных магистралей, обеспечивавших многоступенчатый и многосторонний торговый обмен, охвативший в итоге почти всю Европу, а в силу ориентированности на мусульманские страны вышедший и далеко за пределы Европы.

Можно считать, что к середине VIII столетия сложились все необходимые предпосылки для развития славяно-скандинавских контактов. Начинается их последовательное расширение, составляющее основу истории Балтийского культурно-экономического региона.

Первый этап (750-830 гг.) следует рассматривать как начальные опыты установления двусторонних связей; в течение этих десятилетий начинается экспансия викингов на Западе (после 793 г.), способствовавшая вовлечению в обращение новых ценностей, но, конечно, подрывавшая стабильность экономических связей. Возобладала, однако, общность экономических интересов; во всяком случае, с 805 г. устанавливается регламентированная торговля славян и скандинавов с франками (между прочим, предусматривавшая и запрет на экспорт мечей, оказавшийся совершенно несостоятельным); несмотря на военные конфликты, функционирует и ободритский Велиград (Рерик), и датский Хедебю; интенсивные связи, очевидно при посредничестве этих центров, устанавливает с городами Фрисландии Ладога, через нее начинается поступление восточного серебра на север и запад Европы.

Продуктивности славяно-скандинавских контактов на путях к восточным серебряным рынкам способствовало ослабление Хазарии в ходе гражданской войны 810-820 гг. (последовавшей после принятия иудаизма хазарским беком Обадия). Начинается борьба Руси с Хазарским каганатом, завершившаяся через сто с лишним лет. Правитель днепровских "росов", вероятнее всего летописный Дир, принимает титул "кагана", противопоставляющий его главе Хазарской державы. Направленное в 838 г. в Византию посольство (в котором участвовали и варяги), очевидно, стремилось расширить и упрочить диапазон экономической деятельности "русов" на юге (к этому времени, на исходе первого столетия славяно-скандинавских контактов в пределах Верхней Руси, вполне можно допустить контаминацию северной и южной формы государственного и социально-сословного наименования, зафиксированного "Повестью временных лет" именно как "Руска земля").

В целом, по-видимому, попытка Дира добиться перестройки византийско-хазаро-русских отношений оказалась неудачной. Могли сказаться и недавние (в 810-х гг.) набеги "русов" на византийские города Крыма, черноморского побережья Малой Азии, острова Эгейского моря; уступка хазарами Крымской Готии, где с 815 г. была восстановлена византийская администрация; новопостроенный для хазар спафарокандидатом Петроной Каматиром кирпичный Саркел поставил под контроль военно-стратегическую сухопутную дорогу от Дона в славянские земли северян, вятичей, радимичей. После 833 г. Среднее Поднепровье выпадает из зоны обращения дирхема, что не без основания рассматривают как результат "экономической блокады", установленной хазарами²⁵⁷.

Второй этап славяно-скандинавских отношений на Руси (840-850 гг.) связан прежде всего с активизацией усилий обеих сторон в поисках выхода и закрепления на Волжском пути. Через Ладогу все более стабильно поступает поток дирхемов в страны Балтики и Скандинавию. Трансбалтийские связи документированы в славянском мире кладом из Ральсвика на Рюгене (842 г.); в Ладоге нарастает концентрация скандинавских вещей; северные импорты на Сарском городище, а возможно, и первые погребения в Тимеревском могильнике свидетельствуют о распространении контроля Верхней Руси на северо-восточную часть Волго-Окского междуречья.

Экономические связи развиваются в условиях нарастающей военной активности викингов; это время их наиболее успешных и жестоких набегов на Западе. Обостряются отношения данов и норвежцев с франками. После распада Каролингской империи в 843 г. на Францию, Лотарингию и Германию Людовик Немецкий в 844 г. предпринимает первую, неудачную, попытку немецкой феодальной экспансии в земли ободритов (что в определенной мере создавало предпосылки для военно-политического союза части славянских племен с датскими викингами).

Обостряются и межскандинавские отношения. В начале 850-х гг. датские викинги практически блокировали шведскую Бирку, стремясь добиться монопольного господства в балтийской торговле. В свою очередь шведы (в этом случае "варяги" в "Повести временных лет" под 859 г.) попытались прибегнуть к обложению данью восточнославянских и волжско-финских племен. Варяжское давление приводит к усилению единства образовавшейся конфедерации этих племен. Второй этап русско-скандинавских отношений развивается и завершается в условиях острого экономического и политического кризиса, увенчавшегося восстанием племен Верхней Руси, изгнанием варягов и временным перерывом в торговых отношениях.

Однако глубинные, объективные интересы как славянской, так и скандинавской стороны требовали развития именно этих взаимовыгодных отношений. Их восстановлению способствовала и быстро прогрессирующая стратификация протофеодальных обществ как у славян, так и у скандинавов. В Скандинавии об этом свидетельствуют первые, хотя и робкие успехи христианской миссии Ансгария, опиравшегося исключительно на раннефеодальную, дружинного-родскую среду как в Дании, так и в Швеции. В славянских землях Балтики в середине IX столетия прослеживается реорганизация сети городищ, упадок старых общинных укреплений и распространение небольших, хорошо укрепленных феодальных замков и ран-негородских поселений; в это время "Баварский географ" зафиксировал у лютичей более 100 таких крепостей. Сеть локальных центров, наряду с племенными столицами контролирующих речные магистрали, возникла и в восточнославянских землях, как на Волхов-ско-Днепровском, так и на Волхов-ско-Волжском пути; в систему водных сообщений в это время включаются Западная Двина и Ока, а на перекрестке меридиональных и широтных путей, связавших земли ли-вов, кривичей, словен, чуди, мери, обеспечивая устойчивые коммуникации со Средним Поднепровьем, а судя по великоморавским украшениям, и с дальними славянскими землями, возникло Гнездовское поселение.

Третий этап (860-880 гг.) - реализация созданного социально-экономического потенциала. Славянская, чудская и мерянская знать Верхней Руси нашла сбалансированный и перспективный выход из межмплеменной распри и международного кризиса, использовав надплеменные, по наблюдению В. T. Пашуто, нейтральные в отношении племенного сепаратизма силы, прежде всего в общих интересах социальной верхушки северной конфедерации славянских и финских племен²⁵⁸. Но при этом призвание Рюрика из западной Балтики позволяло создать эффективный военно-политический противовес набегам шведских викингов и стабилизировать обстановку в масштабах всего Балтийского моря.

В середине 860-х гг. Верхняя Русь от Полоцка до Ростова выступает как прочное политическое образование, послужившее первоосновой для развития в дальнейшем крупнейших русских княжеств: Новгородской, Псковской, Полоцкой и Ростово-Суздальской земли. В течение нескольких лет устанавливается единая система денежного обращения в масштабах всей Балтики, основанная на арабском серебре, поступавшем из городов Верхней Руси. По существу, с этого времени можно считать вполне сложившимся Балтийский культурно-экономический регион.

На этом же этапе одновременно с деятельностью Рюрика (но независимо от нее) впервые документируется использование варяжских войск на русской службе. В 860-866 гг. дружины варягов (вероятнее всего, шведов, попавших в Поднепровье по Двинскому пути), участвуют в составе войск Аскольда в походе киевского князя на Византию, а затем - в набегах "русов" на мусульманские города Закаспия, что нашло отражение в материалах могильника Бирки²⁵⁹. Таким образом, на третьем этапе русско-скандинавских отношений уже сложился тот механизм участия варяжских войск в походах на Царьград, затем в Закаспий, с последующим возвращением по Волжскому пути (сопряженным, очевидно, и с торговыми операциями в Булгаре и других попутных центрах), который обеспечивал в дальнейшем, на протяжении 860-х, 910-х, 940-х, 960-х, 980-х, 1010-х, 1020-х, 1040-х гг. практически каждому из поколений "свейских" викингов воинскую службу и добычу "на Востоке, в Гардах" в составе многоплеменных ратей великих киевских князей, и затем, после решения военно-политических задач очередного похода на Византию, в свободном воинском промысле "русов" (избыточный контингент составляли в первую очередь варяжские наемники) - в Закаспий. Эти несколько больших походов киевских князей, по существу, составили основное военно-историческое содержание шведской "эпохи викингов", как походы в Англию - для датчан и норвежцев²⁶⁰. Наряду с торговыми операциями на Волховско-Волжском пути военное наемничество, а затем и участие в походах "русов" на мусульманские земли ("Серкланд" скандинавских источников) становятся устойчивыми формами активности норманнов на Руси.

Четвертый этап русско-скандинавских связей (880-910-е гг.) занимает промежуток между двумя походами: в 882 г. Олег из Новгорода по Волховско-Днепровскому пути с полиэтничным верхнерусским войском, состоявшим из ополчений словен, кривичей, чуди, мери, веси и варяжского полка, продвигается через Смоленск на Любеч и Киев. Захват власти в Киеве северорусским князем знаменовал окончательное объединение Верхней Руси и Русской земли Среднего Поднепровья в единое Древнерусское государство. В конце этапа, в 907 г., еще большее войско, также с участием варягов, совершило поход на Константинополь; на протяжении нескольких лет после этого (до 913 г.) последовала серия нападений "русов" на закаспийские города, отразившаяся в материалах как древнерусских памятников, так и могильника Бирки²⁶¹.

"Лета Ольговы" представляют собой важнейший этап стабилизации Киевского государства, ознаменованный не только первым договором с Византией. Олег освободил от хазарской зависимости северян и радимичей, подчинил древлян - давних противников Полянского Киева, сумел предотвратить угрозу угорского вторжения. По всей территории Киевской Руси, от Ладоги до Поднепровья, прослеживаются градообразовательные изменения: каменная крепость в Ладоге, городская структура Пскова, укрепления Большого городища в Гнездове, сложение системы центров на речных путях Ростовской земли, укрепленный стан в Шестовицах под Черниговом - вот, видимо, далеко не полный перечень центров, в которых "Олег нача городы ставити"²⁶². В ладожских и новгородских сопках, боярских курганах Гнездова и Киева, первых срубных гробницах можно видеть погребальные памятники представителей раннефеодальной знати, в состав которой, судя по ономастикону договоров 907 и 911 гг., нашли себе место и варяжские выходцы. Возрастает торговая активность "русов" на Волховско-Волжском пути. При этом политические и экономические процессы в русских землях развиваются параллельно и синхронно с аналогичными явлениями в других странах Балтики: на рубеже X в. были сооружены первые укрепления в Бирке и Хедебю, формируется мощная фортификация славянских городов Поморья. И в славянских, и в скандинавских странах укрепляется централизованная королевская или великокняжеская власть. Олег Вещий, правитель самого крупного в Европе того времени государства, был современником первых единовластных конунгов в Скандинавских странах - Горма Старого в Дании, Харальда Прекрасноволосого в Норвегии, Эйрика Энундсона в Швеции; укреплению позиций этих конунгов в своих странах, помимо возраставшей мощи раннефеодального класса (во многом зависевшей от активного развития торговых связей с Русью), способствовали тяжелые поражения, которые дружины викингов в 890-891 гг. потерпели во Франции и Германии; спад норманнской экспансии на Западе и начало формирования государственных территорий северных королевств непосредственно взаимосвязаны²⁶³. Древняя Русь к этому времени по уровню государственной консолидации опережала всех своих балтийских партнеров.

Пятый этап (920-965 гг.). На этом этапе создается стабильное сотрудничество раннефеодальных и раннегородских общественных сил формирующихся государств Балтийского бассейна. В политической жизни Киевской Руси все более значительную роль играет феодализирующаяся боярская знать; торговля "русов" по преимуществу становится "сбытом полюдья", и булгаро-хазаро-мусульманские отношения, особенно в связи с упадком восточного чекана и снижением качества серебра, к концу этапа становятся малоперспективными, особенно ввиду развивающихся отношений с Византией. Киевская княжеская власть, опираясь на боярство и дружину, создает сеть погостов; распространяется боярское и, по-видимому, дружинное землевладение; нарастает концентрация кладов в таких центрах, как Киев, Гнездово. В древнерусской дружинной среде этого времени отчетливо прослеживается ассимиляция варягов.

Укрепление феодальной государственности на Руси, в Скандинавии и других странах Балтики на этом этапе способствует наивысшему и, по существу, последнему расцвету Балтийского культурно-экономического региона. Его крупнейшим центром становится Новгород, приобретающий урбанистическую структуру; динамично развивается Псков; наивысшего развития достиг в это время "гнездовский Смоленск", равно как система торговых центров Ростовской земли, "Арса" арабских географов. Наиболее развитая из Скандинавских стран Дания под властью конунгов "еллингской династии" в середине X в. также переживает важные урбанистические преобразования. В это время были выстроены королевские "круглые крепости", в старых торговых городах основаны епископаты. В славянском Поморье наряду с раннегородскими приморскими торговыми местами развиваются города нового поколения - Гданьск, Колобжег, Щецин, Уседом, Любек.

Шестой этап русско-скандинавских отношений (965-980 гг.), несмотря на его небольшую продолжительность, исключительно важен. В это время в результате активной и успешной политики Киевской державы происходит радикальное изменение военно-политической ситуации в Восточной Европе, решительно повлиявшее на экономические отношения и дальнейшие судьбы Балтийского региона.

В результате походов Святослава 964-965 гг. булгарской торговле был нанесен тяжелый удар, а Хазарское государство уничтожено. Перерезанный вскоре печенегами Волжский путь практически перестал играть роль основной торговой магистрали. С этого времени главной линией коммуникаций становится Волховско-Днепровский "Путь из варяг в греки", находящийся в монопольном распоряжении киевской великокняжеской власти. Основные материальные результаты торговли со Средиземноморьем концентрируются в Киеве.

С 964 г. начинается эксплуатация Раммельсбергских серебряных рудников в Германии. Место арабского серебра в денежном обращении Балтики постепенно занимают западноевропейские денарии; начинаются первые серийные выпуски скандинавской монеты, не получившей, правда, широкого хождения.

Происходит перестройка путей и центров. Международное купечество чутко реагировало на изменение ситуации вдоль Волжско-Бал-тийского пути. Ибн Хаукаль, охарактеризовав размах меховой торговли "русов", специально оговаривает: "Так было до года 358 (965), потому что в тот год Русь разрушила города Булгара и Хазарана"²⁶⁴. Уже в 965 г. Ибрагим ибн Якуб из Тортозы проводит рекогносцировочную поездку по торговым центрам Средней и Северной Европы. Ощутимо возрастает значение Киева, Кракова, Праги, связанных с ними городов Средней Германии, а также тех из примерских центров, которые обеспечены надежными коммуникациями со "стольными городами" в глубине славянских земель.

Одновременно приходит в упадок и уже к 980-м годам запусте-вает шведская Бирка; заметно слабеет и Хедебю. В Восточной Европе судьбу этих старых балтийских центров разделило связанное с ними Гнездовское поселение: выделение Ольшанского комплекса памятников знаменует, по существу, закат "гнездовского Смоленска".

Феодальное Киевское государство еще использует и наемную военную силу варяжских дружин (вероятно, именно в дунайских походах Святослава познакомившихся со снаряжением союзных венгерских конников; вещи этого круга - наиболее поздние восточноевропейские импорты в могилах Бирки). В конце этапа благодаря Владимиру для варягов открываются возможности выгодной воинской службы в Константинополе. Однако по мере создания и прогрессирующего развития собственных высококвалифицированных городских производств заинтересованность в архаических формах организации внешней торговли быстро снижается.

Седьмой этап (980-1054 гг.). На этом этапе разворачивается перестройка сети коммуникаций и центров Балтийского региона сформировавшимися феодальными государствами Восточной и Северной Европы. Традиции экономических и политических связей проявились в распространении на Русь, при посредничестве скандинавских центров, западноевропейского, в частности английского, серебра. В целом, однако, связи все более приобретают внешнеполитический, межгосударственный характер, проявившийся, в частности, в династических браках, объединивших славянские (ободритский, польский, русский) и скандинавские правящие семейства. Создание этой системы на Руси относится ко времени Ярослава Мудрого, "конунга Ярицлейва" скандинавских саг, который взял в жены дочь шведского короля Олава Шётконунга Ингигерд-Ирину, а свою дочь Елизавету отдал замуж за норвежского Харальда Сурового. После его гибели в битве за английский престол в 1066 г. она вступила в брак с датским конунгом Свейном Эстридссоном. Русско-варяжские связи этого этапа ограничены прежде всего сравнительно узкой социальной средой княжеского двора, куда, по свидетельству Титмара Мерзебургского, стремились "проворные даны", чтобы занять место в окружении одного из могущественнейших государей Европы XI в. - великого князя киевского²⁶⁵. Сфера взаимодействия смещается из экономической во внешнеполитическую и идеологическую область, где основанный на огромном, накопленном в предшествующие столетия потенциале авторитет Киевской Руси определял ее первенство.

Созданные на этом этапе формы славяно-скандинавских отношений сохраняли определенное значение и после того, как прекратилось вместе с эпохой викингов движение наемных варяжских дружин. Однако содержание этих отношений, в XI-XIII вв. преимущественно политических, менялось по мере укрепления феодального строя в странах Северной Европы, и особенно после начала крестоностной рыцарской агрессии в Прибалтике, направленной против славянских, балтских и прибалтийско-финских народов. Можно наметить еще по крайней мере три этапа в развитии русско-скандинавских отношений, завершающих их характеристику для всего домонгольского периода истории Киевской Руси.

Восьмой этап (1054-1132 гг.) сохраняет сложившиеся в предшествующий период устойчивые и мирные отношения Руси со Скандинавскими странами. При Владимире Мономахе и его сыне Мстиславе возобновляются династические связи с Швецией и Данией. Именно в это время, в 1118 г., "варяжское предание" окончательно включается в текст "Повести временных лет".

Девятый этап (1132-1164 гг.) ознаменован обострением отношений. После первого крестового похода шведов в Финляндию (1155-1157 гг.) нападение шведской рати на Ладогу, а затем разгром захватчиков на реке Воронеге отмечают начало военной конфронтации средневековых феодальных государств.

Десятый этап (1164-1240 гг.) отмечен последними свидетельствами об использовании скандинавами традиционных путей через древнерусские города Суздаль, Новгород, Киев для мирных поездок в Средиземноморье (1222 г.). Второй крестовый поход шведов в Финляндию, а затем агрессия 1240 г. против Руси, завершившаяся разгромом войска Биргера в Невской битве, относятся к первым событиям длительной, многовековой борьбы Руси со Швецией за сохранение русских земель вдоль побережья Финского залива, за выход к Балтике, по существу, за сохранение традиций и наследия Балтийского культурно-экономического региона в жестоких и тяжелых условиях феодального средневековья.

ИСТОЧНИК...